просмотров: 8134Мухаметшин Д. Г., Хакимзянов Ф. С.

 

Мухаметшин Д. Г., Хакимзянов Ф. С.

Эпиграфические памятники города Булгара

Эпитафии заговорили

Как упоминалось выше, на Булгарском городище найдено около 150 эпиграфических памятников, а на всей территории бывшего государства волжских булгар число находок превышает 400. Мало это или много? Если смотреть с количественной стороны, то довольно внушительно, чего нельзя сказать о фактическом мате­риале, дающем возможность судить о языке. Тексты эпитафий состоят из коротких, скупых строк. Да, это не древнетюркские стелы, в которых описана вся история государства и племен, входящих в него. «Я, мудрый Тонюкук, приказал написать (это) для народа тюркского Бильге-кагана...» — заявлял старый вельможа в своей эпитафии.

Наш рассказ об эпиграфических памятниках г. Бул­гара будет неполным, если мы не упомянем об армян­ских надгробиях. Еще в 1712 г. дьяк Андрей Михайлов, сообщая о развалинах большого храма, писал: «Та па­лата была наперед сего церковью, потому что около ея много есть кладбищные каменья с подписьми, а подпи­си походили на армянские письмена». Это были христи­анские надмогильные памятники у Греческой палаты большой армянской колонии, основанной за крепостным «алом Булгара еще в IX веке. Большая часть надгробий впоследствии была использована местным населением для хозяйственных нужд. На сегодняшний день известно пять надгробий с армянскими эпитафиями 1218,  1308, 1321, 1335, 1337 годов, кроме того, археологическая экс­педиция под руководством А. П. Смирнова в 1945—1947 годах в ряде погребений открыла фрагменты надгробии, причем на некоторых были и арабские буквы; а две обработанные плиты (разм. 190x80X20 см) не имели ни  надписей, ни орнаментов.

Армянские надписи 1321 и 1335 гг. из Булгара. (По М. Броссе)

Приводим перевод надписи памятника 1321 года (по М. Броссе): «Гроб этот заключает честное тело Сары Хатун. Вы, которые читаете это, просите у Бога проще­ние грехов отца господина Авага в году 770».

Наличный языковой материал булгарских памятни­ков довольно скуден: имена, эпитеты, титулы, даты по­гребения — такие скудные «посевы» не дают богатого научного «урожая». Определенный шаблон структуры надписей и употребляемых слов не позволяет «кладбищенской поэзии» раскрыться во всей своей полноте. Найти более обширный текст (на камне или документе) — остается волшебной мечтой булгароведов.

Прежде чем говорить о языке (речь пойдет о так называемом р-языке), отраженном в этих каменных памятниках, необходимо напомнить следующее: он не тождественен разговорному языку волжских булгар, то есть на этом языке народ уже не говорил. Функциональ­ная принадлежность памятника никак не способствова­ла отражению на них говора «улицы», поэтому рядом с кораническими формулами мог соседствовать лишь язык ислама — арабский, язык предков или же литературный язык — все зависело от социолингвистической ситуации, А определенный стереотип текста, выработанный в Булгарской школе резьбы по камню, в обязательном поряд­ке применялся мастерами-резчиками в пределах всей Волжской Булгарии.

В языковом отношении все эпиграфические памятни­ки можно разделить на три группы: написанные на араб­ском языке, тюркском р-языке (хир — «девушка, дочь»„ тохур — «девять») и тюркском з-языке (кыз — «девуш­ка, дочь», токуз — «девять»). Рассмотрение текстов р-язычных надписей показывает, что они по некоторым фонетическим признакам не едины; например, формам җети — «семь», болты — «было», зерати — «его место погребения» в некоторых памятниках соответствуют җечи, болчи, зерачи, то есть перед «и» звук «т» смягча­ется и переходит в «ч». Это свидетельствует об отраже­нии в памятниках двух диалектов. Такое разделение бы­ло свойственно уже языку древних болгар и, видимо, эти же племена участвовали в формировании народности волжских булгар. Согласно исследованию С. Я- Байчорова, северокавказские (приэльбрусские) памятники от­ражают д - җ-диалекты протобулгарского языка, сравни­те, например, слова дьох, җох — «поминание» с древне-тюркской лексемой йог — «похороны», «поминальный обряд».

Употребление звука җ в начале слова характерно та­тарскому языку (точнее, его среднему диалекту: җылан — «змея» — йылан, җиде — «семь» — йите, җыр — «песня» — йыр), и это явление считается реликтом волжскобулгарского языка. Вообще, «джокающие» тюркские языки, кроме отдаленного якутского (где, кстати, этот звук перешел в «с»), сосредоточены в трех областях: в Поволжье, степях Казахстана и в северных краях Кав­каза. Как установил венгерский ученый А. Берта, это как раз те ареалы, в которых, начиная с V века, обита­ли оногуры, а после них хазары (хазары тоже «джокали»). А как известно, оногурами называли часть болгар. В 1866 году был издан Именник болгарских князей, который нашли в двух славянских сборниках XVI века. Считается, что имеющиеся там тюркские вкрапления относятся к состоянию протоболгарского (дунайскоболгарского) языка. В частности, они также показывают следы двух диалектов, например, дилом — общетюркское йылан — «змея», җите — общетюркское йети — «семь». Таким образом, все три источника показывают один и тот же результат, а именно, расчленение булгарского языка по крайней мере на два диалекта. Выходит, они отражают языковое состояние отдельных болгарских пле­мен, входивших в состав Великой Болгарии еще в При­азовье.

Для нас весьма важно то обстоятельство, что все указанные группы памятников функционируют в одном и том же хронологическом отрезке времени — в XIII— XIV веках — ив языковом отношении не соотносятся только лишь с отдельными центрами по изготовлению надмогильных плит. Показательно, однако, более ком­пактное расположение памятников на җ-диалекте в быв­шем Жукотинском княжестве. Р-язычные эпитафии ста­вились по всей территории государства. Для примера приведем чтение текста памятника 1309 года из Бул­гарского городища:

• 1)   һувә-л-хәййи-л-ләдзи ля  йәмуту,
  2)   вә күллү хәййин  сәйәмуту.
  3)   Оураз оулы урум Али
  4) бәлүкү.  Рәхмәтү-л-лаһи гэләйһи
  5)   рәхмәтән  васигэтән. Дөнйаран
  6)   сәфәр тонры: тариха
  7) җети  җүр тохыр җол,
  8)   рәҗәп айхы оным күн
  9) әти. Әл-мәүтү бабун
  10) вә күллү-н-наси
  11) дахилүхү.

Булгарский памятник 1309 г.

В переводе на русский язык это звучит так;

• 1) Он  живой, который не умирает,
  2) а все живущее  умрет.
  3) Оураза сына, урум  Алпа,            
  4) надмогильный знак. Да будет милость аллаха над .ним
  5) милостью обширною. Из  мира
  6) ушел:  по летосчислению
  7) семьсот девять  лет,
  8)  раджаба  месяца  десятый день
  9) был.  Смерть — дверь
  10) и все  люди
  11) войдут в нее.
  12)  

Здесь 1—2, 9—11 строки написаны на арабском язы­ке и являются благочестивыми изречениями. Такое же предложение есть и в 4—5 строках. Основной же текст сочинен на булгарском языке. Прежде всего, бросаются в глаза слова, которые имелись и в языке древних бул­гар:

бэлүк — «надмогильный знак, памятник», сравните с древним церковнославянским словом белегъ // билегъ — «знак», все исследователи считают его заимство­ванным из протоболгарского языка, с венгерским вёlуек—«знак», древние мадьяры заимствовали его из языка древних булгар, своих соседей. Вспомним также нахождение древневенгерского могильника у села Боль­шие Тиганы, что близ Билярска, кубанскоболгарский белюг // белюх — «памятник»;

тон - «уходить». В тексте оно является глагольным членом аналитической модели сложного глагола в соче­тании с арабским словом сәфәр — «путешествие, поезд­ка, рейс». Употребляясь вместе, они выражают процесс движения, удаления. В поволжских тюркских языках этот глагол нам неизвестен, только в нурлатском говоре среднего диалекта татарского языка имеется слово тон-— «уходить, уходить прочь»;

җети — «семь» — это общетюркское числительное, соответствующее среднетюркскому состоянию, но с на­чальным «джоканьем». Как упоминалось выше, в дунайскоболгарском языке это числительное в начале име­ло точно такой же звук. Из тюркских языков Урало-Поволжья только в татарском числительное «семь» начи­нается с этого звука, сравните татарское —җиде, чу­вашское— сиччё, башкирское ете— (читается йете).

җур — «сто» — в северокавказских надписях зафик­сировано древнее состояние этого числительного в виде дьүр — «сто». Здесь необходимо отметить и так назы­ваемый ротацизм, то есть фонетический переход «з» в «р» в конце слова. Это явление наблюдается в рассма­триваемой надписи и в некоторых других словах, напри­мер, в денйаран — «из мира», тонры — «ушел», тохыр — «девять», где в первых двух случаях окончания - ран (по­казатель  исходного падежа)  и -ры  (показатель  прошедшего категорического времени) также начинаются с этого звука. Если принять во внимание их древнетюркские состояния -тан и -ты, то можно заключить, что они видоизменились через ступени -зан и -зы. Та­кая цепочка фонетических изменений не является про­тивоестественным для тюркских языков, а скорее на­оборот, к примеру, древнетюркское атаг // адаг—> азак—>~айак — «нога» (а в чувашском и ура — «но­га»).

Наиболее близким к булгарскому җүр является чу­вашская форма сер — «сто», в то же время в татар­ском  йөз  и  башкирском  юз;

җол — «год (календарный)», в написании арабски­ми буквами несколько затруднено чтение гласного зву­ка. Хотя мы здесь и передали его через букву «о», на самом деле это нечто среднее между «а» и «о», ибо начальной формой данного слова является җаш — «год о возрасте», который в ходе исторического разви­тия претерпел изменения и фонетически, и семанти­чески, в результате уже в древнетюркском языке наблю­дается различение понятий «календарный год» (йыл) и «возраст» (йаш). То же самое можно сказать и от­носительно татарского җыл, җыол, йыл, йыол и җәш, йэш, башкирского йыл и йэш, только в чувашском язы­ке эти понятия передаются одним словом сул.

Мы пока не знаем, одним или двумя словами обозначались в булгарском языке понятия «возраст» и «год», так как соответствующего примера на «возраст» в р-язычных памятниках пока не обнаружено. В то же время в з-язычных надписях присутствует самостоя­тельное слово йаш — «возраст», однако язык этих па­мятников имеет совершенно иной статус, чем язык другой  группы  памятников;

айх или айых — «месяц», в текстах эта лексема обычно употребляется с названием месяца, заимство­ванного из арабского языка. В данном случае это — рәҗәп — «название седьмого месяца лунного календа­ря», может быть месяц мухаррам — «первый месяц лунного календаря», сәфәр — «второй месяц лунного календаря», раби эль-әүүәль — «третий месяц лунного календаря» и т. д. Слово айых состоит из общетюрк­ского ай и аффикса -ых, а из современных языков та­кая форма сохранилась лишь в чувашском языке: уйах // ойах,  в  других  тюркских  языках  применяется без-аффиксальная  форма;

оным — «десятый», образован от количественного числительного он — «десять» и аффикса -ым, образую­щего порядковое числительное. Почти во всех тюрк­ских языках «десять» передается в форме он // ун (однако в якутском уон, чувашском вон // вун, вои­ны // вунны). То, что аффикс -ым в протобулгарский период образовывал порядковое числительное, ясно по­казывают примеры из Именника болгарских князей, где зафиксированы элемъ — «первый», вечемъ — «тре­ тий», тоутомъ — «четвертый», алтомъ — «шестой», җитемъ — «седьмой», шехтемъ — «восьмой», товиремъ — «девятый». Исследователем северокавказских протобулгарских рунических памятников С. Я. Байчоровым указывается единственный пример үчем — «третий», об­разованный при помощи аналогичного окончания. По­следние изыскания в данной области показывают, что исторически аффикс -ым нельзя считать порядковым, он придавал слову прежде всего собирательное или соби­рательно-разделительное значение, отголоски которого остались в татарских детских считалочках:

Берәм-берәм, икәм-икәм, өчәм-өчәм, дүртәм-дүртәм, бишәм-бишәм, алтан-алтан — авыр  балтам...

«Один-один, два-два, три-три, четыре-четыре,  пять-пять, шесть-шесть — тяжелый  топор...»

В детских играх в камушки, как считает Н. Б. Бурганова, этот аффикс выражает порядково-собирательное значение, хотя порядковость здесь и весьма абстрактна.

Из современных тюркских языков аффикс -м можно встретить в составе сложного аффикса -меш в чуваш­ском языке: вуннымеше — «десятый». Видимо, необхо­димо отметить и тот факт, что в соседнем марийском язы­ке порядковые числительные образуются при помощи окончания -ымше: икымше — «первый», кокымшо — «второй» и т. д.;

күн — «день» — слово в древнетюркском языке име­ло два значения: «солнце» и «день». Как и в тюркских языках Урало-Поволжья, в памятниках волжских булгар оно  закрепилось  со вторым  значением.

Интересно, что в некоторых памятниках зафиксированы отдельные названия недели, например, хан күн. На первый взгляд, это напоминает название хана, пра­вителя. Но это только на первый взгляд, а на самом де­ле, учитывая переход звука «к» в «х», здесь необходимо усматривать слово кан — «кровь». Такой звуковой пе­реход не был чуждым для булгарского языка, сравни­те дунайскоболгарское тух и общетюркское тагук — «курица», бех — «пять» и его изначальная форма белик; кубанскоболгарское белюх — «памятник» и бэлүк — в волжскобулгарских эпитафиях, однако в то же время есть хырх — «сорок» (а общетюркская форма кы­рык // кырк), в записках Ибн-Фадлана (922 г.) также имеются примеры на такую закономерность: Сох, Җайых — названия рек Сок и Яик; сахрах — «ковш или мера жидкости» (в древнетюркских памятниках есть сло­во саграк в том же значении). Правда, во многих приве­денных здесь примерах интересующий нас звуковой пе­реход наблюдается не в начальной позиции, но необ­ходимо учитывать и то, что лексическое богатство этих исторических  памятников не так уж велико.

Таким образом, получается хан күн, что означает «день крови». Естественно, это не связано с какими-либо разбоями или другими событиями, когда льется кровь. В наши дни у народов Волго-Камья сохранились народные названия недели, среди которых есть назва­ние, связанное с понятием крови. У чувашей — это йун кун, у башкир и татар — кан көн, у мордвы—вержи, у марийцев — вюргече, у удмуртов — вирнунал. Все они переводятся как «день крови» и означают, точнее, соот­ветствуют среде. Несомненно, это народное название среды осталось от древнего языческого обычая жертво­приношения. Языческие названия древней пятидневной недели восходят к булгарским временам, и у финно-угорских народов края они могли получить распростра­нение и позже, в период Казанского ханства. Такое еди­ное религиозно-мифологическое воззрение и календарь, в свою очередь, относятся к далекому прошлому, ве­роятно, к эпохам Хазарского каганата, к которому вос­ ходят также караимское кан // хан кюн, хайын кюн, армяно-кипчакское хан кюн — «день крови».

В большинстве тюркских языков неделю называют словом атна в разных фонетических вариантах, а оно са­мо заимствовано из персидского адине — «пятница». В булгарском языке слово, обозначающее  пятницу,  расширило свою назывательную рамку и стало означать также неделю. Это подтверждает выражение әрнә күн, зафиксированное в одном из эпиграфических памятни­ков. В фонетическом отношении для перехода адине—в әрнә препятствий не имеется, так как между звуками «д» и «р» в середине слова возникает переходная сту­пенька в виде звука «з», сравните, например, с уйгур­ским словом азна — «пятница» и, как было сказано вы­ше, соответствие — р для булгарского языка считает­ся закономерным.

Указанное персидское слово лежит в основе обозна­чения пятницы в ряде языков: чувашское эрнекун — «пятница», мынарни кон — «день большой пятницы», та­тарское диалектальное атна көн — «пятница», олы ат­на — «большая пятница», марийское кугу арня — «боль­шая пятница», караимское айна кин // эйнэ кюн — «пятница», армяно-кипчакское айна  кюн —«пятница».

Отсюда можно сделать вывод, что в ареале, где ког­да-то существовали булгарское и хазарское царства, название пятницы является для всех одинаковым. А расширение значения «пятница»—«неделя» — явление относительно позднее. Но уже в булгарских эпитафиях әрнә означало и «неделю». Это отчетливо подтверждает другой пример из надписей памятников в виде әрнә ба­шы — «начало недели, т. е. понедельник». Хочется на­помнить, что в некоторых западнокипчакских языках «понедельник» также обозначался как «начало недели», сравните караимское йихбаскин // йехбашкюнь, кара­чаево-балкарское йухбашкюн, армяно-кипчакское йих-пашкюн (в этих примерах компонент йих, йех, йух озна­чает «неделю»: карачаево-балкарское ыйык — «неде­ля»). Такая же модель названия этого дня применялась и предками татар, башкир, чувашей и марийцев: татар­ское и башкирское диалектальное баш көн — «главный, начальный день», татарское диалектальное туган көн — «новорожденный день», чувашское тунти кон — «ново­рожденный день», марийское шочмо кече — «новорож­денный день».

В булгароязычных надписях зафиксировано еще одно название дня недели, это — кичи эрнэ күн — «день ма­лой пятницы, то есть четверг». Такое наименование чет­верга имеет ряд параллелей в языках, приведенных вы­ше для сравнения: татарское кечатна (от кече атна) — «малая пятница (четверг)», башкирское кесеазна, чув. кесен ерне, марийское изарня (от изи арня), удмуртское покчи арня, караимское кицайня // кичейнэ, армяно-кипчакское кичи айна — то же самое. Они все состоят из двух частей: первая — кече // кесе // кесен // ки-ци // кичи // изи // покчи — «маленькая»; и вторая — атна // азна // ерне // арня // ейнэ // айна — «неделя, пятница». Первый компонент следует сравнить с обще­тюркским кичи — «маленький», а второй, несомненно, является заимствованием из персидского адине — «пят­ница». Выходит, в эпитафиях волжских булгар и в вы­шеупомянутых языках название четверга является про­изводным  от названия пятницы.

Других названий дней недели пока обнаружить не удалось. А они должны быть, но зафиксированы ли эти названия на камне? Известно, что возникновение неде­ли, как и лунного месяца, восходит к глубокой древ­ности. Еще в Древнем Вавилоне была установлена се­мидневная неделя и она, как период труда и отдыха, за­крепленная древними религиозно-мистическими представлениями и принятая впоследствии христианской и мусульманской религиями, прошла через тысячелетия.

Тюркское предложение в этом рассматриваемом над­гробии заканчивается глагольной формой в прошедшем времени эти — «было». Форма ә- известна в большинстве современных тюркских языков, хотя и не везде имеет единую  акустическую характеристику.

По своему назначению надгробия — такие памятни­ки, где почти в каждом пишется слово «сын» или «дочь». И в тексте 1309 года присутствует лексема оулы — «его сын». Если сравнить ее с другой группой памятни­ков с з-языком, то там она начертана — как и в древнетюркских текстах — в виде огул — «сын». Последняя форма, естественно, более древняя, чем оул, ибо она по­лучается в результате выпадения звука «г» в середине слова. Однако в эпитафиях волжских булгар эти формы употребляются в одном и том же отрезке времени, и это явление свидетельствует в пользу того, что данные два языка принадлежат разным функциональным уровням. Но об этом чуть позже.

Употребленную в интересующем нас памятнике фор­му оул можно было бы сопоставить с якутским уол, кир­гизским, каракалпакским, алтайским, татарским ул, та­тарскими диалектальными оул, ыл, караимским увул, ногайским увыл, чувашским ывыл, чувашскими диалектальнымн ул, ыл, улы, ивыл и т. д. Несколько смущает нас форма ул — «сын», приводимая С. Я. Байчоровым в северокавказских протоболгарских надписях, в кото­рой древний начальный звук «о» не должен еще перей­ти в  «у».

На булгарских эпитафиях часто встречается термин һир — «дочь», например, Йәлбә hири Асия — «Асия, дочь Иэлбы». В современных тюркских языках, за исключением чувашского языка, данный термин не при­меняется. А в другой группе эпитафий встречается об­щетюркское обозначение дочери как «кыз».

Долгое время в булгароведении царило мнение (не­которые исследователи и сейчас придерживаются его), что на камнях нашло отражение своеобразное выраже­ние һирхум — «девушка-рабыня, наложница». Это получалось из смыслового соответствия отдельных его час­тей: һир — древнетюркское — «девушка, дочь» и хум — древнетюркское күн — «рабыня», тем более, что в одной чувашской сказке сохранилось выражение хыр-хым в.том же значении. Слово кыркын зафиксировано и в Толковом словаре татарского языка, где также объяс­нено как «служанка, рабыня, невольница», однако в на­роде бытует и выражение кыз-кыркын, передающее обобщенное понятие «девушки», без всякого намека на их невольнический характер.

Прежде чем говорить о семантике этого на первый взгляд сложного слова, необходимо выяснить, действи­ тельно ли һирхум соответствует слову кыркын. Впрочем, можно допустить, что его вторая часть образована из древнетюркского күн — «рабыня, служанка», однако она здесь выступает самостоятельным словом и не входит в сложное единство с һир. Иначе говоря, это два самостоя­тельных слова. Оправданность такой постановки вопро­са подтверждается добавочными надбуквенными и под-буквенными знаками для гласных звуков, которые ха­рактерны письму арабскими буквами. Чаще всего их не ставят, но иногда для точного чтения слов, в особен­ности иноязычных, применяются и добавочные знаки.

Обломок надмогильной плиты и декоративная надпись из Булгара

Вначале, когда надписей со словами «һир и хум» бы­ло обнаружено еще очень мало, утвердившийся перевод «рабыня, наложница» при чтении как сложного слова «һирхум» было принято на веру. Однако со временем число находок увеличилось, среди которых были и над­писи с добавочными огласовками, позволившие восста­новить их правильное чтение. В одной из надписей, наппример, было написано: Әсби һири хум Җу-әлти бэлү-кү — «Эсби дочери, хума Джу-элти (госпожи), надмо­гильный знак». В то же время обнаружились надписи с мужскими именами, где слово «хум» стояло рядом со словом «сын», например: хаҗи Хөсәин оулы хум Гомэр-хаҗи бәлүкү — «хаджи Хусаина сына, хума Гумера-хаджи,  надмогильный знак».

Таким образом, как и принято в лапидарных эпигра­фических надписях, в тексте сначала сообщается, чьим сыном или дочерью являлся (или являлась) погребен­ный (погребенная), только после этого приводится тер­мин  «хум».

Из надписей можно сделать вывод, что хумом могла быть какая-нибудь госпожа, дочь военачальника, а также дочь иноземца, носящая, кстати, титул «хаджи» — (ведь он присваивается только тем, кто совершал па­ломничество в Мекку), и, что любопытно, мужчина, но­сящий  титул «хаджи».

В исторических источниках имеются сведения, что в Булгар привозили  на продажу из соседних стран за­хваченных пленников. Широкие торговые связи Булгарии сохранялись и в золотоордынский период истории государства, что предопределяло и сохранение торговли пленниками. Под  1376 годом один русский  летописец сообщал, что после разгрома Костромы и Нижнего Нов­города разбойники «пришедше в Булгары и тамо полон христианский продали бесерменом Костромской и Нов­городский...» Если даже в XIII—XIV веках в Волжской Булгарии существовали подневольные люди, они должны были существенно отличаться от таковых более раннего периода. Но в любом случае невольно возникает соци­ально-экономическое противоречие: каменные плиты ни­как не могли ставиться над умершими рабами, в каком бы положение они ни находились. Противоречит этому и структура самих надписей — кроме титулов «хаджи» и «госпожи» (элти), которые рабам никак не свойствен­ны, в них приводятся имена не только отцов, но и де­дов, и полностью ставится дата смерти. Вообще, нет ни одного памятника, где бы упоминался простой труже­ник. А ведь среди надгробий имущего класса есть и та­кие, в которых  упоминаются  лишь  имена  умерших  и их родителей, а иногда появляется  еще  какая-нибудь кораническая формула, например, в надписи из Булгарского городища: «Суд аллаха. Мамли сына Гали над­могильный знак». Нет ни даты, ни украшений, а ведь памятник, возможно, был поставлен  не  над  простым смертным.

На основе всего этого можно сделать вывод, что слово «хум» в булгарских эпитафиях и понятие «рабы­ня,  невольница» не тождественны.

У Абу-Хамида ал-Гарнати, писавшего о стране ха­зар, приводится интересное арабское выражение, пере­дающее понятие «невольницы-матери». Издатели, опуб­ликовавшие отрывки из трудов автора, О. Г. Большаков и А. Л. Монгайт сообщают об этом следующее: «Не­вольницы, родившие ребенка от хозяина, занимали бо­лее высокое положение, чем другие невольницы: они не могли быть проданы, подарены и т. д., а после смерти хозяина  становились  свободными».

Невольно возникает мысль: а не являются ли булгарские «хумы» потомками тех, которые родились от хо­зяина и невольницы? Впоследствии они могли совер­шить и паломничество в Мекку, и заключить брак с людьми высшего сословия.

Итак, мы предложили читателю объяснение одного из загадочных выражений из булгарских эпитафий. Возможно, кому-нибудь удастся дать новое толкование, более удачливое или, может быть, более правильное.

Вниманию читателей мы хотим предложить перевод одной эпитафии, почти целиком выполненной на араб­ском языке: скорбный и исполненный горечи голос до­носится до нас из  седой старины:

• 1. Он живой,  который не умирает.
  2. Этот сад юной девицы,
  3. скромной, целомудренной,
  4. благочестивой,  терпеливой, постницы
  5. Фатима-элчи; дочери Аййуба, сына Мэчкэ,  сына
  6. Йунуса ал-Булгари. Боже мой, помилуй ее
  7. милостью широкою. Отошла к милости аллаха всевышнего
  8. в двадцатидвухлетнем возрасте. Умерла
  9. в новолуние раби-II, по хиджре в семь —
  10.    сот одиннадцатом.

Здесь только 8—10 строки выполнены по-тюркски, то есть на языке, который исследователи считают литера­турным языком того периода в этом регионе: йегерме еки йашында вафат болды, рабигъ-уль-ахирә горрәсендә, хиҗрәтка йети йүз он бирдә.

Р-язычные памятники, несмотря на то, где они были поставлены, написаны по единому шаблону. Набор слов, за редким исключением, почти не меняется, это натал­кивает на мысль, что знатоков этого языка предков бы­ло очень мало. Возможно, его знали мастера-резчики и передавали по наследству. Сравните две эпитафии. Вот текст надгробия с Булгарского городища:

• 1.  Әль-хөкму ли-л-лахи-л-галийи-л-кәбири.
  2. Әлбәр  оулы Хәлуҗ зе-
  3. рати кү.  Вафат  болты:
  4. тарих җети җүр                                                   
  5. җермиши җол, мухаррам айхы...

Перевод этой  надписи:

• 1. Суд  аллаха  всевышнего,  великого.
  2. Албара  сына, Хэлуджа,  место
  3. погребения это.  Скончался:
  4. по летосчислению семьсот
  5. двадцатый год,  месяца  мухаррам...

Данный памятник был поставлен в феврале 1320 года.

В тексте надгробия 1356 года из с. Старое Ибрайки-но Аксубаевского района ТАССР сообщается:

• 1. Әль-хөкму ли-л-лахи
  2. л-галийи-л-кэбири.
  3. Исмагил оулы
  4. Хәсән  оулы Му-
  5. са  оулы Мөхәммәд
  6. бәлүкү. Тарих же-
  7. ти җүр әллү сәкер
  8. җол әти.

Перевод  этой надписи:

• 1. Суд  Аллаха
  2. всевышнего, великого.
  3. Исмагила сына,
  4. Хасана, [его] сына Му-
  5. сы, [его] сына Мухаммеда
  6. надмогильный знак. По летосчислению семь-
  7. сот пятьдесят восемь
  8. лет было.

В эпитафии из Булгара можно встретить новое сло­во, до этого не упоминавшееся в нашем рассказе, это — зерат, название, связанное с обрядом захоронения. Оно имеется и в словарном фонде современного татарского языка, правда, в разных фонетических обличиях— зи­рат, зыйрат, зэрэт, зиярат и других. Однако означает оно не «место погребения или могилу», как в надписях волж­ских булгар, а «кладбище». В то же время, употребляясь вместе с глаголом, оно может иметь и другое значение: зыярат итү (или зират кылу) — «посещение».

Американский ученый О. Прицак, рассмотрев все тюркские языки, пришел к выводу, что данное слово сохранилось лишь в языке тех народов, которые имели какое-либо отношение к древним булгарам, это — тата­ры, караимы (зерет // зэрэт — «кладбище», зэрет — «могила», зерять — «могила, кладбище» и зийарэт — «посещение, визит»), башкиры (зыярат — «кладбище»), кумыки и балкарцы (зийретлер — «кладбище»).

Заимствованное из арабского языка слово зиййарэтун в результате сужения семантики стало означать кон­кретное понятие — «место погребения». Изменение зна­чения данного слова можно представить в следующем виде: «посещение, визит, паломничество»—«посещение святой могилы» (и сейчас древние могилы называют мо­гилами святых)—«посещение могилы»—«могила, ме­сто погребения»—«кладбище».

Мы сейчас так привыкли к направлению письма сле­ва—направо, порой кажется, будто так было испокон веков. Разве что иногда вспомнится арабское письмо, идущее справа налево. Между тем ведь древние тюрки писали сверху вниз, такого направления письма придер­живались и древние уйгуры, уничтожившие государ­ство тюрков и создавшие в Центральной Азии свое го­сударство, просуществовавшее чуть меньше ста лет. Не вдаваясь в детали, отметим, что когда-то, кроме ру­нического письма, волжские булгары пользовались и уй­гурским письмом. Выше уже было упомянуто о состав­лении северокавказских надмогильных текстов протоболгар руническим письмом. Далее, за последние годы в Танкеевском могильнике и на Билярском городище бы­ли найдены предметы с короткими руническими надпи­сями (на территории Волжской Булгарии). Мы не рас­полагаем документами булгар, написанными уйгурски­ми буквами, однако косвенные данные позволяют пред­полагать, что они были. Так, например, Чингиз-хан лично интересовался распространением уйгурской письменно­сти, и она считалась официальной в канцеляриях ханов в Золотой Орде даже до начала XV века не переставали издавать ярлыки, написанные уйгурскими буквами.

На одном надгробии из с. Старое Ромашкино указа­но личное имя Бахши. На наш взгляд, оно тесно связано с термином «бахши», означающим секретаря, перепис­чика и т. д. Можно предположить, что в данном случае мы имеем дело с уйгурскими бахши, которые в разных канцеляриях занимались составлением и перепиской яр­лыков, деловых бумаг, литературных произведений и др.

Примечателен тот факт, что некоторые звуки в эпи­тафиях передавались сочетанием двух, а то и трех араб­ских букв, так как арабскими буквами никак нельзя бы­ло передать всех особенностей тюркской речи. Видимо, для более или менее точной передачи тюркских звуков булгарские резчики при выборе букв, кроме традиций ритуального арабского языка, опирались и на правила уйгурской письменности. Чтоб не быть голословными, приведем один пример. В уйгурских текстах звук «у» в середине слова передавался как сочетание звуков «у» и «и»: слово күн, означающее «день» или «солнце», пи­салось как куин, в то же время в древнетюркском языке есть слово күн; өз — «сам» писалось как эоиз, то есть особый тюркский звук в начале слова передавался тремя буквами (а в середине слова двумя буквами: соиз — «слово», но читается как сөз). В этом нет ничего удиви­тельного. Между устно-звуковым и письменно-печатным языками всегда существовали и, видимо, будут суще­ствовать некоторые различия. Особенно трудно отра­жать буквами на письме гласные звуки. В ходе истори­ческого развития можно наблюдать, как для передачи одного звука употреблялся целый ряд знаков. Так, на­пример, в английском языке один долгий звук «и» имеет до 11 обозначений: me, fee, sea, field, machine, people и т. д., в французском написания ё, ё, е (в закрытом сло­ге), ei. ai, eit (в конце слова) читаются как «э», а носо­вой гласный «э» передается по-разному — как in, 1m, ein, ain, aim.

Думается, и булгарские резчики, писавшие тюркские по звучанию слова арабскими буквами, не стали долго мудрить: специфичные тюркские звуки передавали со­четанием нескольких букв. Например, вышеупомянутое слово көн — «день» писалось как күән или күн, кн; цифра җети — «семь» — как җиати, җиэти, җати, җәти, җета и др. Таким образом, предшественником языка булгарских эпитафий мог быть уйгурографичный тюрк­ский язык (т. е. тексты писались уйгурскими буквами), в котором уйгурские буквы впоследствии заменялись арабскими.

Плита Джу-элти, дочери Мусы

Остатком этой традиции можно считать один эпи­графический памятник с Булгарского городища, текст которого вырезан по вертикали. На нем единственный раз встречается слово битик — «надпись», что, видимо, было заимствовано из древнеуйгурского языка. Обра­зовавшись из китайского пи — «кисть, кисточка (для пи­сания тушью)», битиг в древнетюркском и древнеуйгурском языках означало «надпись; книгу; документ». Из языков урало-поволжского региона оно сохранилось в башкирском и татарском языках в формах бетеү и бө­ти — «амулет, талисман», то есть выдержка из религи озных писаний в футляре, которую хранят при себе для [ предотвращения  от порчи,  болезней  и  т.  д.

Характер надмогильных памятников предопределяет использование в их текстах достаточно большого коли­чества названий числительных, указывающих дату смер­ти. Своеобразие этих числительных является особен­ностью  р-язычных памятников.

Приведем основные названия количественных числи­тельных:

один — бер,  бир
два — эки
три — үч
четыре — төт, т үт (встречаются только с окончанием порядкового числительного в виде төтем, түтем)
пять — беш, однако в то же время смотрите порядко­вые числительные белим, белчи — «пятый», где основа бел
шесть — алты
семь — җети,  җечи
восемь —сәкер
девять — тохур, тохыр
десять — он
двадцать — җирме,  җерме
тридцать — отур, отыр
сорок — хырх  ;
пятьдесят — әле, әллү
шестьдесят — алтмыш
восемьдесят — сэкер  он
девяносто — тохур он
сто — җүр, җөр
шестьсот — алты җүр
семьсот — җети җүр

В отношении форм образования порядковых числи­тельных от приведенных выше количественных числи­тельных мнения исследователей разделились. По мысли Н. А. Андреева, в булгарских эпитафиях три окончания могли образовать порядковые числительные, это — м, -ш, -нш (или -мш). О. Прицак добавил к этим показа­телям еще три: — -нч, -нчи, -нши. Сразу бросается в глаза, что окончания -нч, -нчи, -нш, -нши, -ш выстраи­ваются в единую цепь звуковых изменений и начальным звеном здесь выступает общетюркская форма -нч. Это все верно только теоретически, однако при рассмотре­нии эпитафий не только Булгарского городища, но и всех, на сегодняшний день известных, мы не смогли обнару­жить числительных, образованных при помощи оконча­ний -нш, -нши, -нч, -нчи. Оказалось, что это мнение бы­ло основано на ошибочном чтении некоторых слов.

В надписях ясно видно, что при некоторых числи­тельных имеется окончание -ши, однако и его нельзя считать образующим порядковое числительное. Как из­вестно, общетюркский показатель третьего лица -сы // -си, например, атасы «его отец», пычкысы «его лила» на почве булгарского языка, хотя и не всегда, может пе­рейти в -шы // -ши. И так как в памятниках родитель­ный падеж не употребляется, связь между словами осу­ществляется простым примыканием или при помощи притяжательного показателя -шы // -ши: вафат болты тарих җети җүр экиши җол... әти — «Скончался: по ле­тосчислению семьсот второй (дословно: его семьсот два)  год...  был».

Употребленное здесь числительное «экиши» означает конкретный год, то есть отрезок времени, а не его по­рядковое число от определенной точки отсчета.

Рассмотрим второй пример: вафаты болты тарих җе­те җүр он алтышы җол мухаррам айхы җермиши әрнә - күн әти — «он умер в семьсот шестнадцатом году два­дцатого дня месяца мухаррам, в пятницу». Если пере­вести дословно, то получится: «Его смерть произошла: по летосчислению семьсот шестнадцать лет, его двад­цать [дней] месяца мухаррам, пятница была». Здесь как алтышы, так и җермиши являются количественными числительными, особенно это отчетливо ощущается при отсутствии слова «день». Выходит, к моменту кончины прошло двадцать дней месяца мухаррам — таким обра­зом передается значение количества, хотя на русский язык обычно и переводится как порядковое числитель­ное.

При выяснении принципа отсчета времени необходи­мо иметь в виду и другое обстоятельство: в начале пред­ложения, которое означало дату смерти, стоит слово «тарих» — «дата; история» в именительном или направительно-местном падеже, а слово «хиджрат» — «хид­жра, переселение (то есть начало мусульманского ле­тосчисления)» — в исходном падеже. Здесь можно пред­полагать лишь: а) смерть произошла, когда от хиджры, то есть от дня переселения Мухаммеда из Мекки в Ме­дину, прошло столько-то лет; б) смерть произошла, когда по мусульманскому летосчислению (хиджре) про­шло столько-то лет. Тем более в другой группе памят­ников, написанных на з-языке, сообщение начинается со слова хиджратка — «в хиджру», относя этим процесс в прошлое и отсчитывая количество времени.

Иногда в предложении появляется вспомогательное слово ишнэ — «в; во внутрь», например: тарих җети җөр... зулькагида айхы ишнә әчи — «по летосчислению семьсот... в месяце зулькагида (дословно: во внутрь ме­сяца) было». Употребление этого вспомогательного сло­ва, образованного от общетюркского ич — «внутрен­ность», еще раз убеждает в том, что точкой отсчета брал­ся день кончины, и указывалось количество лет до 26 июля  622 года  (до начала хиджры).

Итак, на наш взгляд, в булгарских памятниках име­ются два  показателя,  которые  без всякого  сомнения образуют порядковые числительные, это        им // -ым // -ем и -чы // чи. Первое окончание зафиксировано в сле­ дующих числительных: үчем — «третий», тәтем — «чет­ вертый», белим — «пятый», оным — «десятый». А второе участвует при образовании числительного белчи — «пя­тый».

Мы уже не раз обращались к фактам дунайскобулгарского языка из Именника булгарских князей, но здесь еще раз хочется привести протоболгарские формы по­рядковых числительных, так как часть их показывает полное тождество с волжскобулгарскими: алемъ — «пер­вый», вечемъ—«третий», тоутомъ—«четвертый», читемъ — «седьмой» и др. В северокавказских протоболгарских надписях при помощи показателя -ем также образуется порядковое числительное үчем — «третий». Там, кроме него, могут использоваться и аффиксы -җе, -нче.

Как уже было упомянуто, все памятники по своему языку четко разделяются на две группы, в одной веду­щим является р-признак, в другой — з-признак. До это­го речь шла только о памятниках первой группы. Другую группу называли то памятниками первого сти­ля, то его язык признавали кипчакским, татарским или литературно-золотоордынским. Надо признать, что язык этой группы надписей, кроме чисто звуковых отличий, выделяется и несколько своеобразным составлением тек­стов, хотя и здесь ощущается давление некоего стан­дарта.  Сравните:

• 1.  һувә-ль-хәййи-ль-ләдзи ля  йамуту.
  2. Йекетләр көрке, көңгелләр үзәге,
  3. Галимләрни  агырлаган, йәтим, тул
  4. өксүзләрне асраган Муса оглы
  5. алтунчы Шаһидулла зийарәте турур.
  6. ...рәхмәт кылсун. Амин. Рабигу-ль-әввәльнен ор­та сы,
  7. тарихка  717.

Перевод этой надписи:

• 1. Он живой,  который не умирает.
  2. Красы  молодцов, сердца сердец,
  3. уважавшего ученых,  одиноких,  вдовых
  4. сирот кормившего Мусы сына,
  5. золотых дел мастера Шахидуллы, место погребе­ния.
  6. [Пусть аллах] окажет милость. Аминь. В середине месяца  раби I,
  7. по летосчислению 717.

Эпитафия золотых дел мастера Шахидуллы

Как видно, язык этих надписей очень похож на язык современных татар, что и побудило некоторых исследо­вателей считать их написанными гораздо позже, чем другая группа памятников. Однако эти памятники четко датированы и их нельзя считать подделками, да и с ка­кой целью нужно было заниматься фальсификацией, составляя надмогильный текст покойному?! Видимо, при­чина была в ином. Вначале рассмотрим тюркские части (коранические формулы опускаем) двух эпитафий XIV века, сохранившиеся на кладбище с. Иски-Рязяп Куй­бышевского района, что недалеко от бывшей столицы Суварского княжества. Первая надпись гласит: Энбал оглы Хәсән зийарәте турур... Тарих йети йүз кырк беш-дә, рәҗәп айынын үченче күне әрди — «Анбала сына Хасана место погребения... По летосчислению в семьсот сорок пятом, раджаба месяца третий день был».

А во второй надписи вырезано: Әмбал оулы Хәсән оулы хаҗи Бу бәлүкү кү — «Амбала сына, Хасана, [его] сына хаджи Бу надмогильный памятник это».

Если исходить из наличия определяющих языковых элементов, в этих текстах, бесспорно, нашли отражение два самостоятельных языка. Однако принадлежат эти памятники членам одного семейства — сыну Анбала и его внуку, так что этот факт исключает возможность толкования одного из них как кипчака, другого как бул­гара. Нас не должно смущать написание имени в виде Анбал и Амбал. Тут мы встречаемся с нормой произно­шения, которая нашла отражение и в письме, под влия­нием губно-губного звука «б» впереди стоящий «н» пе­реходит в «м». Так, в татарском языке есть имя соб­ственное Сюмбель, но образовано оно от персидского сюнбел — «гиацинт, имя собственное», татары числи­тельное унбер — «одиннадцать» обычно произносят как умбер и т. д.

Как правило, судя по языку общения, определяют этническую принадлежность говорящего: татарин гово-рин по-татарски, удмурт — по-удмуртски, венгр — по-венгерски. Это характерно только определенным перио­дам развития общества, в особенности, дофеодальным формациям. Что касается языка надмогильных плит, то он вообще не может выступать этническим определи­телем похороненного. Если у определенного количества памятников Булгарского городища имеются тексты на арабском языке, то вряд ли кто будет утверждать, что они поставлены над умершими арабами, к тому же име­на и титулы показывают на их связь с тюркским миром: Сабар-элчи — дочь Бураш-бека, хаджи Хусаин-бек — сын Гумер-бека (его предки родом из Туркестана), Фа-тима-элчи — дочь Аййуба, сына Мухаммеда, сына Иуну-са ал-Булгари. Для сравнения можно привести эпигра­фические памятники X—XVII веков из Дагестана, ко­торые почти полностью выполнены на арабском языке, а на местных языках — лишь единицы; из 103 надмо­гильных кайраков XI—XIX веков из верховий Зеравша-на лишь на 30-ти имеются надписи на таджикском язы­ке, на остальных — арабоязычные; большинство из 200 арабографичных эпитафий Киргизии написано на араб­ском языке и т. д.

Из всех известных эпитафий Волжской Булгарии несколько памятников имеют двуязычные тексты, одна­ко они не переводы с одного языка на другой, а каждый имеет свою функцию, предназначение. Арабский язык употреблялся, потому что он был языком религии, счи­таясь как бы «священным»; своеобразный тюркский р-язык был языком предков и в XIII—XIV веках при­менялся для оформления эпитафий; откуда же тогда появился тюркский з-язык со своим общетюркским ха­рактером? Кое-кто из ученых утверждал, что в конце XIII века волжские булгары-мусульмане, забыв свой язык,  приняли  новый  язык  огузо-кипчакского  типа.

Основной причиной этого считалось вхождение государ­ства в состав Золотой Орды и вызванные с ним этно­лингвистические изменения в самой Волжской Булгарии. Однако при всей значимости данного события для исто-рии края не это является всеопределяющим фактором языкового изменения.

Углубимся немного в историю. В 922 году из Багда­да в Булгар прибыла миссия халифа ал-Муктадира, в составе которой был знающий и грамотный араб Ахмед ибн-Фадлан. Он все видел и все записывал в свой жур­нал. И сейчас мы внимательно читаем его записи об истории и быте народов той отдаленной эпохи. В сере­дине лета царь Алмуш вместе с приближенными пере­кочевал к реке Джаушыр, шириной пять локтей и с наи­большей глубиной в рост человека. А в другом месте эту же речку Ибн-Фадлан называет Джаушыз, то есть с конечным -з. Несомненно, слышал он это название от людей, живущих там, а не от сопровождающих его сред­неазиатских «тюрок.

В XI веке ученым-энциклопедистом Махмудом Каш-гари был составлен словарь всех тюркских наречий, где приведены примеры, характеризующие говоры жителей гг. Сувар и Булгар. Что же это за слова? Суварскими он считает слова бал — «мед», тәвә — «верблюд», йалнук—«невольница», тоз- «быть сытым», азак «нога»;

булгарскими — канак — «сливки», лав — «воск для печати», күкләш — «породниться», авус — «воск», и выше­указанные тоз- и азак.

 

Однако трудно поверить, что эти слова принадлежа­ ли только суварам или булгарам. Бал — «мед» в таком же значении и в такой же форме присутствует у татар, башкир, караимов, киргизов, уйгуров, казахов, кара­ калпаков, ногайцев, туркмен, турков, а узбеки произно­сят бол, чуваши — пыл; «верблюд» у тувинцев теве, у чувашей — теве, у караимов—тевя, тэвэ, дэвэ, тюйэ, у турков — деве, у казахов, каракалпаков, ногайцев — тюйе, у татар — дөйә, а в говорах түвә и т. д. Подобные примеры можно было бы продолжить и дальше. Кроме всего, как отмечает сам М. Кашгари, формы бал, тәвә были характерны не только суварам, но и кипчакам, огузам, форма йалңук — суварам, кипчакам, огузам, ка­нак— булгарам и аргу, азак и тоз        суварам, булга­рам, йемекам, кипчакам, то есть эти слова никак нельзя считать принадлежащими только какому-нибудь пле­мени  или союзу племен.

Нередко исследователи в качестве образца волжско-булгарского языка приводят следующее четверостишие, помещенное  у М.  Кашгари:

• Этил сувы ака турур,
  кайа түби кака турур,
  балык тэлим бака турур,
  көлүң такы күшәрүр.
  
  Текут воды Этиля-реки,
  Об скалу ударяются.
  Много там рыб и лягушек,
  Плавни также заполняются.

Однако оно служит лишь иллюстрацией для назва­ния реки Этиль, поэтому правомерно будет считать его отражением письменно-литературного языка Караханидского государства XI века.

Как известно по историческим источникам, некогда суверенное Суварское княжество в результате межфео­дальной борьбы во второй половине X века потеряло са­мостоятельность и подчинилось булгарскому царю, но г. Сувар арабскими путешественниками упоминался еще до XIV века. В качестве тахаллуса название Сувар при­сутствует и в надмогильной надписи 1314 года из с. Боль­шие Тарханы Тетюшского района: «...Ходжи сын, Госман, [его] сын сборщик податей Ибрахим ас-Сувари».

Язык же жителей Сувара XI века, судя по примерам М. Кашгари, обнаруживал большое сходство с огузским и кипчакским языками (а они как раз имеют общетюрк­ский з-признак). Означало ли это то, что сувары гово­рили на языке общетюркского типа или же М. Кашгари были зафиксированы образцы речи отдельных купцов-кипчаков, проживавших в то время в городе, ведь Су­вар находился на караванном пути из Средней Азии в г. Булгар? К сожалению, наши знания о языке сувар не выходят за рамки общих представлений, поэтому у нас нет достаточно аргументированных оснований для вы­водов в этноязыковом плане, сравните суварские (са-бирские) имена Акум, Берихос, Балах, Илирик, Конулсиз, Тиранис, Хоногур. Все же хочется привести мнение автора сводной работы о хазарах, американского уче­ного Петера Голдена, который считает язык сабиров (сувар) обычным тюркским в отличие от языка огузр-тюрок.

Как установлено, М. Кашгари сам в Волжской Булгарии не был и в его примерах из булгарского языка нет элементов, характерных для протоболгарского языка. Тут, конечно, можно предположить, что в число его информаторов, из речи которых он взял примеры, попа­лись лишь люди из Волжской Булгарии (точнее, г. Булгара) с обычной тюркской речью огузо-кипчакского типа.

Обратимся снова к историческим документам. Они свидетельствуют о весьма тесных связях булгарских купцов со Средней Азией и странами Востока. Каждый состоятельный мусульманин старался совершить палом­ничество в Мекку, на восточных базарах продавались рабы — булгары и булгарки. Современник Махмуда Кашгари, таджикский поэт Насири Хосров, писал:

• Привозят тюрков из Булгара,
  Чтобы соблазнять людей.
  Губы и зубы этих луноподобных красавиц
  Такой красоты, что не следовало бы подобных сотво­рить,
  Ибо из-за любви к губам и зубам их
  Нужно зубами кусать губы.

Даже при сильной этнической пестроте населения в то время М. Кашгари имел возможность встретиться с настоящим булгарином, в речи которого ощущались бы только присущие булгарам черты. Но таких фактов он не приводит. Очевидно, архаичный древнебулгарский язык уже в XI веке не применялся в широком общении, а лишь у мастеров-резчиков по традиции передавался из поколения в поколение. В истории человечества из­вестно много случаев, когда живой язык, утратив свои разговорные функции, начинал применяться в совершен­но иной сфере или же предавался полному забвению. Так, своеобразный шумерский язык, родственные связи которого до сих пор не установлены, вышел из употреб­ления как живой язык вскоре после правления Хамму-рапи (1792—1750 годы до н. э.), и только вавилонские жрецы продолжали пользоваться им как языком культа.

Фиксация в XI веке примеров общетюркского типа в говоре людей из Волжской Булгарии наталкивает и на другую мысль, а именно, на проживание там людей с обычным тюркским языком, притом не в малом коли­честве, коль М. Кашгари принимает их язык за образец. Все же общественно-политическая ситуация в стране и наличие более поздних надмогильных памятников XIII—XIV веков со «странным» языком позволяют истолковать это явление несколько иначе, чем просто фик­сация речи кипчаков.

Общеизвестно, что еще в VIII веке Поволжье превра­тилось в важную составную часть Хазарского кагана­та — первого государства в Восточной Европе. После упадка каганата главенствующая роль в регионе пере­шла к Волжской Булгарии, хорошо организованному и экономически развитому государству, которое к концу XII века достигло своего расцвета. Если в начальный период сложения государства можно было говорить лишь о племенных диалектах, которые, кстати, сами по себе способны выделить какие-либо формы языка, воз­вышающиеся над повседневной бытовой речью, то в условиях племенных объединений и союзов языковая си­туация принимает более усложненные формы. Языковое разделение Волжской Булгарии в начальные периоды ее образования была многоплановой ввиду объединения в союз как родственных, так и неродственных тюркских племен, в то же время племен финно-угорских и славян­ских. В таких условиях возникает вполне естественный вопрос: как же они общались между собой и на каком языке? Из всех типов и форм языка, обычно возникаю­щих в подобных социально-политических условиях, и имеющих искусственное образование (то есть они «воз­вышаются» над местными говорами отдельных групп людей), правомерно было бы выделение двух типов оби­ходно-бытовой речи. Это, в первую очередь, узкорегио­нальный разговорный язык (его иногда называют городским койне) и общее внетерриториальное языковое образование.

Особый тип недатированных памятников

В условиях средневековья огромное значение имел город, он был центром племенного объединения, поли­тическим и экономическим организатором. Считается доказанным существование в домонгольском периоде Волжской Булгарии 93 городов, однако в период обра­зования государства было два крупных города — Бул­гар и Сувар. Сувар был племенным центром сувар (сабир) и считался одним из главных и значимых городов Волжской Булгарии, где в первой половине X века с именами царей Нарс бен Ахмед-Сувар, Талиб бен Ах­мед, Мумин бен Ахмед чеканилиоь монеты. Однако пос­ле 976 года суверенный Сувар потерял политическую самостоятельность и подчинился царю булгар. Теорети­чески можно предполагать, что в каждом крупном городе могла функционировать какая-либо форма языка наддиалектного характера (не считая письменно-лите­ратурного). Вроде бы в Суваре имелись и определен­ные условия для сложения городского койне, ослабляю­щего родоплеменные связи, на что указывают такие кос­венные факты, как распространение ислама (по сведе­нию эль-Балхи, в X веке там имелась главная мечеть) в домонгольское время город стоял на торговом пути из Средней. Азии в г. Булгар (предопределявшем прибытие иногородних купцов и покупателей, развитие ремеслен­ничества и т. д.), то есть был местным центром торго­вли и ремесленнической деятельности. Однако из-за от­сутствия фактического языкового материала (кроме при­веденных М. Кашгари), лишь предположительно можно вести речь об образовании здесь общего языка для об­щения между собой различных людей, кроме того, не выяснена роль Сувара в экономической и политической жизни  государства.

Несколько иное положение относительно Булгара: после преодоления сопротивления ряда племен и побе­ды в военных столкновениях с чужеземцами централи­зованная власть находилась в руках булгарского царя, носившего титул «эльтебер». В предмонгольский период в Поволжье монетным двором располагала столица го­сударства— г. Булгар. Политический, культурный и эко­номический статус стольного города предопределил все более выраженную специализацию ремесленников, четче разграниченной становилась классовая структура обще­ства. В городе создались многообразные условия для развития речевого общения общественного характера в рамках ремесленных и торговых объединений. Усиление государственного единства стимулировало стремление и к языковому единству, складывалась официально-дело­вая форма языка. Широта территориально-экономичес­ких связей определяла смешанный характер населения города: здесь проживали не только носители разных ди­алектов, но и языков. Следует учесть и то, что принятие ислама вызвало приток духовенства и их приверженцев из Средней Азии, к тому же Булгар был не только по­литическим, но и торговым центром. Все это диктовало необходимость выбора языка для общения между раз­личными людьми и, как показывают примеры М. Каш­гари, такой язык имел общетюркский характер.

Главным фактором, вызывающим необходимость об­щего государственного языка, является практическая потребность в нем, и он складывается из наличия до­вольно существенных диалектных различий. Его обще­тюркский характер, на наш взгляд, был предопределен рядом условий: 1) наличием в составе булгарского сою­за племен таких, которые говорили на з-языке, о чем сви­детельствуют отдельные факты, зафиксированные Ибн-Фадланом, да и сам титул «эльтебер» булгарского ца­ря известен в тюркском мире с VI века, его носили пле­менные вожди в тюркском каганате. О. И. Смирнова восстанавливает имя булгарского царя как Эль алмыш, которая состоит из эль — «страна, народ, государство и т. д.» и глагола ал- «брать, взять, покорить и т. д.», где окончание -мыш указывает на присутствие огузско-го признака. Его не обязательно считать представителем огузских племен, ведь в основе древнетюркского языка также лежит  огузский признак;

2) тесными этнокультурными (например, древнебул-гарский социальный титул «элти» — «госпожа, барыня», который является по происхождению древнекипчакским), торговыми и политическими связями Волжской Булга-рии с племенами, говорящими на языке огузо-кипчакско-го типа и живущими по соседству;

3) проникновением западных кипчаков в Волжскую Булгарию с начала XI века (отдельные небольшие группы, видимо, были еще раньше в составе булгарского союза племен), которые занимались ремеслами, торгов­лей, земледелием и нанимались в армию. В летописях, например, имеется такой факт: во время похода русских князей на Великий город (то есть на Биляр) в 1183 го­ду уже на булгарских землях к ним присоединились «Емяковы половцы» во главе с булгарским князем. Это были йемеки, одно из тюркских племен, входившее ра­нее в кимако-кипчакскую федерацию на севере Цен­тральной Азии;

4) прибытием в большом количестве представителей духовенства и их последователей из Средней Азии после официального принятия булгарами мусульманской ре­лигии. Следует полагать, что духовные руководители за­нимали высокую ступень в общественной иерархии, и так как их язык общения характеризовался большим со­вершенством, в силу своего положения он оказывал ощутимое влияние и на складывающееся разговорное койне;

5) знакомство с произведениями, написанными на тюркском литературном языке того периода, и их рас­пространение. Нельзя не согласиться с мнением Г. Т. Тагирджанова о том, что традиции Ахмеда Ясеви и Сулеймана Бакыргани на булгарской земле были весьма популярны. Их заучивали наизусть, их произведения яв­лялись образцом. Можно также предполагать применение литературных памятников для обучения грамоте в медресе. В результате всего этого появлялся литера­турный образец на отшлифованном, нормированном языке для подражания.

Естественно, не все перечисленные условия, влияю­щие на характер наддиалектной формы языка, могут иметь одинаковый вес, также нельзя исключать возмож­ность появления и иных условий, имеющих какое-либо значение в конкретных исторических и историко-куль­турных ситуациях в выборе необходимого комплекса языковых средств.

Как правило, образцовым признается язык какой-нибудь местности или же города. Исследованиями уче­ных убедительно доказано значение города для жизни страны, когда он выступает очагом ремесленного произ­водства и торговли, культурным и экономическим цен­тром — здесь создаются многообразные условия для развития особой формы обобщенной речи. В этом отно­шении г. Булгар не составлял исключения, поэтому у нас есть все основания утверждать, что именно здесь сложилась обобщенная форма языка, которая называет­ся наддиалектным койне. Считается, что к XII веку сформировался обобщенный тип речи более высокого порядка — булгарское общенародное койне общетюрк­ского характера. Другими словами, булгарское город­ское койне переросло границы города и стало общена­родным. С образованием Золотой Орды и вхождением Булгарии в качестве отдельной области увеличился по­ток племен с общетюркским языком, что только усилило значимость существующего языка обобщенного харак­тера. На наш взгляд, этот язык как раз и применялся для оформления текстов надписей отдельной группы.

В связи с этим невольно возникает вопрос о литера­турном языке этого периода: противопоставлялись ли разные типы языка, каковыми выступают общенародное койне и литературный язык или же письменная форма койне применялась и для осуществления официально-деловых связей? В определенных исторических усло­виях, как это было, в частности, на Руси, литературный язык возникает в связи с формированием общегосудар­ственных потребностей закрепления и упрочения власти. Новая форма общественных организаций нуждается в -специфических языковых формах для осуществления де­ловых связей внутри страны и вне ее. Видимо, функцию такого языка выполняла письменная форма общенарод­ного койне, так как его устная форма сложилась при подавляющем преимуществе кипчакских элементов, и она была созвучна с деловым языком Золотой Орды.

Бесспорно и то, что в это время в Волжской Булгарии существовал книжно-письменный язык традицион­ных литератур, жанров, нашедших отражение в «Кисса-и Иусуф» Кул Гали. Однако хочется еще раз подчер­кнуть, что это высокохудожественное поэтическое произ­ведение. Его язык продолжает существующую традицию и нередко бывает оторванным от других форм языка. Но  это — вопрос  особый.

В Волжской Булгарии "функционировал еще один язык — арабский. Он был языком культа (например, изящно оформленные арабоязычные надмогильные па­мятники булгар) и науки. Булгарские ученые оставили след своими научными трудами по истории, астрономии, фармакологии и др. Труды Ахмеда Булгари (XI век), Йакуба ибн Нугмана (XII век), Абу-л-Гала Хамида ибн Идриса ал-Булгари (XII век), Хасана Булгари (XIII век), Бурхан ад-Дина ибн Хидр ал-Булгари (XIV век), Бурхан ад-Дина Ибрахима ибн Иусуфа ал-Булгари (XIV век), Мухаммада ал-Булгари (XIV век) и других были написаны на  арабском  языке.

Исследователи, признающие булгарский язык р-языком и выдвигающие тезис об его изменении в язык об­щетюркского типа с з-признаком, в доказательство бе­рут эпитафии волжских булгар XIII—XIV веков. Тем самым обе группы они считают памятниками обиходно-разговорной речи. Но, во-первых, раз один язык «пере­шел» в другой, как же они существуют одновременно и на всей обширной территории государства? И, во-вто­рых, когда централизованно изготавливаются памятники, их язык не должен выступать языком какой-либо груп­пы людей — тут появляется понятие престижности. А эпитафии, как правило, пишутся на «священном» язы­ке (в данном случае на арабском — языке корана), на письменно-литературном или языке предков. Последний мог сохраниться в виде клишированных выражений.

В 1984 году на кладбище г. Чистополя был зафикси­рован текст оригинального булгарского надгробия 1311 года, где хвалебная часть надписи была вырезана на з-языке, а датирующая часть—на р-языке. Выглядела она так: галимләрка тэрбият кылкан, зәһидларка севгән, мәсҗедләрне гыймарәт кылкан, үкуш хәйратлыг Ма­җар казый (?) оглы Исмәгыйль зийарәте бу. ... вафат болты; тарих җети җүр он бер жол рәҗәп айхы җерме экеши күн әти — «Давшего воспитание ученым, любив­шего набожных, мечети воздвигавшего, множества бла­гих дел совершившего Маджар-кази (?) сына, Исмагила, место погребения это. ...скончался: по летосчисле­нию семьсот одиннадцать лет, раджаба месяца двадцать второй день был». Несмотря на то, что в структурном отношении языки этих двух частей имеют определенное расхождение, они, на наш взгляд, отражают две формы существования языка.

Как было указано выше, памятники ставились над могилами представителей высшего сословия, и здесь интересно проследить, кем же они были при жизни. На верхней ступени социальной лестницы, очевидно, стоял эмир. Именно такой термин упоминается на одном из памятников Булгарского городища: «Эта гробница эми­ра великого, величайшего, весьма славного, весьма по­четного, знатнейшего, славнейшего, благороднейшего, воспитателя ученых, подпоры слабых Ахмеда-хаджи, сына Мумика, сына мир-Хусейна Назара ал-Булгари» (некоторые имена читаются не совсем четко). Этот па­мятник датирован  1320 годом.

Надмогильный камень. 1324 г.

В 1900 году татарский ученый Шигабуддин Марджани писал: «При начале озера (Кабана), в усадьбе, слу­жащей местопребыванием епископа, есть древние му­сульманские могилы. Когда там производилась стройка, то рабочие подложили многие камни под строение. За­метив это, некто Григорий, который был в то время ка­занским епископом, а впоследствии сделался митропо­литом, остановил рабочих, и таким образом небольшая часть остатков сохранилась в целости. В особенности надо заметить большой камень, который лежит у во­рот». Камень, который имел длину 3,5 метра, оказался надмогильным памятником (стоит во дворе Государ­ственного музея ТАССР) с сильно испорченной над­писью. Все же Ш. Марджани удалось прочитать, что «это гробница султана великого, знатнейшего, помощ­ника султанов, эмира чтимого... победоносного... почтен­ных и великих, знамени... к победоносному... двух по­честей... гордости рода... и веры, тени господа миров Хасан-бека,  сына  мир-Махмуда».

Обратимся еще раз к запискам Ибн-Фадлана (922 г.). В эпизоде, когда речь шла о провозглашении официаль­ного титула главы государства как «царя булгар», Ибн-Фадлан посоветовал именовать его «эмиром булгар». Выходит,  это был самый  высший титул.

В арабском мире эмир первоначально означал пред­водителя племени, а после организации халифата — наместника халифа и вообще более или менее крупного начальника. В связи с тем, что халифат считался единым государством, даже правители независимых государств могли титуловаться только эмирами, например, султаны. Газны именовались просто эмир Махмуд, эмир Масгуд и т. д. Звание эмира в XIV веке носил и Тамерлан. Кстати, это слово входило в состав титулатуры хали­фов  в виде «амир-уль-мумнин».

Термин «эмир» неоднократно встречается и в эпи­графических надписях Северного Кавказа и относится всегда к высшим слоям общества, обычно к правителям и владельцам, независимо от размера этого владения. Это может быть одно селение, союз селений или же фео­дальное владение. Позже некоторые феодалы титулова­лись и султанами.

В Волжской Булгарии титул «эмир» был в активном употреблении до монгольского нашествия. Например, в «Тарих-и-Бейхак» сообщается, что булгарский эмир Абу Исхак Ибрагим ибн Мухаммад в XI веке послал день­ги на строительство двух мечетей в Хорасане. Об эми­ре—правителе Булгарской колонии в городе Саксине в  низовьях Волги пишет ал-Гарнати.

В золотоордынском периоде термин «эмир» встреча­ется на монетах булгарского чекана, относящихся к се­редине XIII века, эмирами назывались правители булгарских городов и земель в составе Золотой Орды.

В указанных эпитафиях оба эмира имеют и другие титулы, в булгарском — «хаджи», а в казанском — «бек», кроме них — приставки к имени «мир», образованное также от титула «эмир». Данный компонент имени встре­чается еще в трех надписях из Булгарского городища и в одной из Больших Тархан Тетюшского района, что указывает на знатность и родовитость умерших.

Бросается в глаза и другая особенность казанского памятника: здесь титул «эмир» стоит ниже титула «сул­тан». Хотя в памятнике из Булгара последний титул и не указан, в отношении правителей Булгарского государства было бы неверно отрицать его наличие. Хасан-бек, хотя и был султаном, возможно, правителем Казан­ского княжества, в то же время считался помощником султанов, под которыми следует предполагать правите­ля Булгарского государства или же Золотой Орды. В другом памятнике из Булгарского городища, который датирован 1297 годом, и палеографически идентичен ка­занскому памятнику, титул «султан великий» отмечен на  первой  позиции.

Не вдаваясь в подробности происхождения этого ти­тула, надо отметить, что в XIII—XIV веках титул «сул­тан» широко распространяется на Востоке, особенно сре­ди тюркских князей. В XIV веке этот титул, как почетный, появляется на монетах золотоордынских ханов начиная с Узбека. На Северном Кавказе титул «султан» встре­чается весьма редко. Появление этого титула в надписях на камне исследователи склонны связывать с сельджу­ками. Власть султана здесь была равносильна власти эмира.

Наличие этого титула в эпитафиях конца XIII века показывает, что он имел хождение и среди булгар. Ти­тул «султан» в составе сложного имени князей Асана и Махмед султана упоминают русские летописи в опи­сании похода русских князей на Булгарию в 1376 году, хотя его здесь можно рассматривать и как титул.

Употребление титула «эмир» ниже титула «султан», наличие второго титула у погребенных показывает, что в конце XIII века титул «эмир» как правителя Волжской Булгарии стал пережиточным. Как же объяснить тогда употребление пережиточного титула в эпитафиях и на монетах? Нужно учитывать то обстоятельство, что в кон­це XIII века шел процесс восстановления государствен­ности у булгар, разрушенной монгольским нашествием. С разрушением государственности некоторые булгарские земли, вероятно, хотели организовать самостоятельные княжества, подчиненные непосредственно хану Золотой Орды, что, несомненно, нашло бы поддержку у золотоор­дынских правителей. А Булгар претендовал на всю территорию Волжской Булгарии. Поэтому стали появ­ляться монеты с именем давно умершего халифа Ан-Насира с титулом «эмир ал-мумнин», в период правле­ния которого Булгарское государство было единым и пе­реживало наивысший расцвет. Титул «эмира всех му­сульман» на монетах ассоциировался с титулом «эмира всех булгарских племен Волжской Булгарии», показы­вая тем самым право Булгара на объединение вокруг себя всех булгарских земель. Таким образом, в титуле «эмир» необходимо усматривать правителя Волжской Булгарии, находящегося в вассальной зависимости от хана Золотой Орды. Этот титул соответствовал русско­му  термину  «князь».

Необходимо отметить наличие еще одного термина, соответствующего титулу князя — «бека», который за­фиксирован в памятниках из Булгара, Казани, Чишмы, Татарского Калмаюра. Каково же различие между кня­зем-эмиром и князем-беком? Несомненно одно: титул князя-эмира выше, чем титул князя-бека, на что ука­зывает и более широкое распространение второго титула. Беками назывались правители определенной области, подвластных Булгару земель. Эта зависимость очень тонко прослеживается в памятнике Хасан-бека из Каза­ни — «султана великого, помощника султанов». Выхо­дит, он был эмиром, теперь же поставлен беком? Поэ­тому, на наш взгляд, титул «эмир» больше соответству­ет титулу Великий князь русских летописей.

Из памятников рунической и древнеуйгурской пись­менности известно, что титул «бек» носили правители. Позднее у тюркоязычных народов беками назывались предводители отдельных полков и дружин, находящих­ся на службе у хана, правителя, а в среднеазиатском Тефсире (Толковании) XII—XIII веков из г. Карши он уже применяется как «правитель определенного го­рода или области». Данный титул, как видно на примере текста памятника из Чишмы БАССР, переходил по на­следству. Этот титул, по нашему мнению, означал пра­вителя области или города и соответствовал «князю» русских летописей. Князьями названы булгарские вожди в связи с событиями 1164, 1220, 1228, 1370, 1376 годов.

Титул «бек» встречается и у хазар, Ибн-Фадлан, например, сообщает: «Что касается царя хазар, титул . которого «хакан» ... а его заместителя «хакан-бек».

В тексте одного памятника с Булгарского городища данный титул употреблен при женском имени в виде «бикэ». Естественно, так называли жену князя.

В булгарских эпитафиях встречается еще одно слово, возможно, означающее князя —бу(би): Алтун-бу, Арт-бу, Хаджи-бу. Однако маломерность эпитафий, плохое оформление не  дают  возможности  рассматривать эти памятники как княжеские, поэтому мы считаем их ком­понентами  сложного имени.

Причудливые узоры арабской вязи

Ряд терминов титулатурного характера в памятниках употребляется в качестве компонента сложного имени, например, «Малик» и его женский вариант «Малика». Это слово, означающее в арабском языке «царя, владыку», со временем стало применяться в качестве имени собственного. В средние века представительницы правя­щих династий получали звучные, пышные имена с этим титулом. Одна из сельджукидских принцесс, например, называлась Маликахатун — «царица-госпожа», а на тер­ритории Афганистана в XIII—XIV веках две царевны носили имена Маликаи Джахан — «царица мира» и Маликаи  Хурасан — «царица  Хорасана».

В лице Сафар Малики и Шамар Малики мы встре­чаемся с именами приехавших в Булгар людей, что про­ясняется из тахаллусов — фамилий их отцов, которые были  из  Шемахи  и  Африкента.

В одном из памятников встречается имя с компонен­том титулатурного характера «шах»: Мубарак-шах Курасани. Даже са,м тахаллус Курасани свидетельствует о чужеземном характере этого титула-имени. Сам титул «шах» восходит к древнеиранскому титулу хшайатья — «правитель, царь». Так называл себя в наскальных над­писях царь Дарий I. Тюркским народам этот титул был несвойственен, хотя при Сельджукидах он вновь вошел в оборот и при Тимуридах имена с компонентом «шах» были не редкостью. Однако в большинстве случаев он так и остался составной частью сложного имени.

Немногочисленные эпитафии с терминами «малика» и «шах» и тахаллусы среднеазиатского и кавказского происхождения говорят о том, что погребенные, имею­щие такие титулы-компоненты, были людьми приезжи­ми и эти титулы среди булгарского населения не быто­вали.

Некоторые титулы, встречающиеся в булгарских эпи­графических памятниках, были широко распространены на Востоке. К ним относятся титулы «ага», «инал», «ходжа», «хатун» и некоторые другие. Титул «ага», на­пример, в Османской империи и в Иране носили пол­ководцы, высшее духовенство, евнухи. У азербайджан­цев слово «ага» присоединялось даже к женским име­нам и означало, что носительница этого имени принад­лежит к семейству могущественного правителя. Имя Джафар-ага, что зафиксировано в булгарской эпита­фии, имело тахаллус ал-Африканди, то есть был из Аф­рикента, области, входившей в состав Бухарского хан­ства. Очевидно, данный титул не имел хождения среди булгар, так как памятник поставлен не самому Джа­фар-ага,  а его дочери Шамар-Малике.

Ибн-Фадланом в X веке был зафиксирован титул «инал» среди огузов. Данный титул один раз встречает­ся и в булгарских памятниках, как мир-Ибрахим инал. Г. В. Юсупов, ссылаясь на Рашид эд-дина, отмечал: «Не исключена возможность, что на булгарской земле этот титул носили подчиненные эмиру цари — князья племен, о которых в X веке упоминает Ибн-Фадлан, или же им титуловался предводитель огузов в пределах Бул-гарского государства». Пожалуй, для XIV века данный титул являлся пережиточным, ибо сын мир-Ибрахим инала, покойный Шахид, уже носил титул «хаджи» и со­ответственно этому надгробие оформлено по его обще­ственному положению. Возможно, в этом слове было за­ложено значение «знатного потомка» или «доверенно­го» — главы небольшого княжества, потерявшего впо­следствии самостоятельность. Имеющаяся при имени приставка «мир» также показывает на знатность рода.

Кроме титула, слово «инал» в древнетюркских и во­сточно-тюркских памятниках применялось в качестве личного имени. Видимо, таким же именем следует счи­тать имя Эг-инал в эпитафии с Северного Кавказа.

Одним из наиболее распространенных титулов в Волжской Булгарии является титул «ходжа», который означал хозяина, господина. По всей видимости, данный титул носили феодалы вообще, без разделения на со­циальные группы — это могли быть землевладельцы, обладатели мастерских, купцы и т. д. Среди зафиксиро­ванных в памятниках имен, рядом с которыми стоит титул «ходжа», нет ни одного, чтобы при нем был еще какой-нибудь другой титул. Видимо, представители этого сословия, хотя они также относились к числу привиле­гированных, не были связаны с высшими слоями обще­ства, о чем говорят имена Ахмад-ходжа, Байрам-ходжа, Ар-ходжа  и  др.

Титул «ходжа» при сохранении владений и имуще­ства переходил из поколения в поколение. Например, в одном памятнике 1308 года с Булгарского городища зафиксирована целая династия ходжей: мюн-суварского рода... Али-ходжы сына, Атряча-ходжы, [его] сына Абу-бекир-ходжы, [его] сына Алп-ходжы надмогильный знак.

В Средней Азии ходжей было так много, что их всех не могли обеспечить привилегиями, потому что ходжи считали себя потомками самого пророка и праведных халифов и требовали к себе особого отношения. Существовали целые селения ходжей и отдельные кладбища, несмотря на то, что некоторые из этих ходжей были и бедняками.

Сам титул «ходжа» появился в X веке в государстве Саманидов, где вначале так называли министров. По­степенно так стали именовать всех государственных чи­новников. Затем это слово приобрело различные значе­ ния, основные из них «господин», «хозяин», «учитель», «старец».

Титул «хатун», который приводится рядом с женским именем, в Волжской Булгарии, видимо, означал жену князей и эмиров, то есть аристократку. В таком же зна­чении выступало данное слово и в древнетюркских памятниках, где с его помощью передавали звание «гос­пожи, вельможной дамы, женщины знатного происхожде­ния, жены правителя или знатного человека». По мне­нию исследователей, в средневековых литературных па­мятниках оно стало, наряду с упомянутыми значениями, означать «жену» или просто «женщину». В «Кисекбаш китабы», например, есть такая фраза: кайу дев алды хатунны аира — «куда див унес твою жену?» Или же в другом месте: бир хатун олтурмыш ирди йүзе ай — «там сидела одна женщина, ее лицо прекрасно, как луна».

Считается, что слово «хатун» образовано от согдий­ских слов хватен — «королева, владычица», хватав — «король» или же от монголо-тюркского хан — «царь, владыка», к которому присоединилось окончание -тун, показывающее отношение к какому-либо лицу — в дан­ном  случае  к  окружению  царя.

В булгарских эпиграфических памятниках бросается в глаза присутствие двух титулов, характерных только булгарскому феодальному обществу. Один из них — элти (есть также вариант элчи). Пока обнаружено всего около десяти памятников, поставленных над могила­ми женщин, в текстах которых встречается имя с указанным титулом. Хотя это слово было зафик­сировано еще первыми переписчиками надписей Юсупом Ижбулатовым и Кадыр-Мухаммедом Сюнчалеевым, однако оно не было переведено ими. Впервые на него обратил внимание Н. Ф. Катанов при рассмотрении эпитафий г. Булгара, тогда он прочитал име­на как Сабар-Ильчжи и Фатима-Элхей, то есть одно и то же написание было прочитано двояко: и как Ильчжи, и как Элхей, притом в качестве второго компонента сложного имени. В последующих публикациях ученые давали оба варианта чтения, хотя и явно предпочитали вариант «ильчи», так как его происхождение можно бы­ло объяснить более или менее правдоподобно: ил — «племенной союз, народ, административная единица, го­сударство, страна и т. д.» и окончание -чи, образующее имя деятеля: балыкчы — «рыбак», язучы — «писатель». Соответственно слово «йлчи» переводилось как «посол, вестник, правитель, всякое должностное лицо, гонец, эмиссар».

Однако все указанные значения для булгарского элчи не подходили по той причине, что в средневековье большую роль в общественной жизни играла религия, а отношение мусульманской религии к женщинам об­щеизвестно. Итак, посты государственных чиновников были не для булгарок. Видно, исходя из этих соображе­ний позднее «ильчи» стали принимать за вторую часть сложного  имени  или  читали  «Элхей».

Вариант сложного имени с «илчи» мы встречаем в секретной истории монгольской династии Юань, при име­ни младшего брата Чингиз-хана,— у Дувы-хана был сын Ильчигидай, одного башкирского посла к Ивану Гроз­ному звали илче Тимер и другие. Все же и в именах данное слово не потеряло своего первичного значения должностного лица,  представителя племени или рода.

Плита с вертикальной надписью

Г. В. Юсупов «илчи» считал титулатурным словом, хо­тя и не раскрывал его семантику, а лишь, упомянув о не­когда существовавших значительных правах и незави­симом положении жен булгарской феодальной верхуш­ки, ставил его в один ряд с титулами «хатун» — «госпо­жа», «бикә» — «жена князя». Конечно, такие случаи известны в истории, когда какая-нибудь аристократка занимала высокое общественное положение. Известно, например, что жены Тимура и Тимуридов принимали иностранных послов, воздвигали мечети и другие обще­ственные здания, занимались благотворительной дея­тельностью.

Все же булгарское слово «элчи» является более позд­ним вариантом, чем «элти», потому что звук «т», упо­требляясь впереди «и», может перейти в «ч». Это под­тверждают и другие примеры из текстов булгарских надгробий, где встречается такой звуковой переход: җети—кҗечи — «семь»,  эти—>-эчи — «было».  Выходит, должны искать значение слова элти в более древних памятниках. Однако нет его ни в древнетюркских источ­никах, ни в древнеуйгурских надписях. И лишь в работе «Общая книга толкования тюркского, монгольского и персидского языков», появившейся в 1245 году в госу­дарстве мамлюков, объединявшем Египет и Сирию, при­водится старокипчакское слово элти в значении «госпо­жа, хозяйка, владелица». В этот же период данный термин оказался зафиксированным и в булгарских над­могильных памятниках в таком же значении.

В булгарских надмогильных текстах при некото­рых мужских именах встречается странный титул, на­писанный как ИУАРИ (так получается, если перевести арабские знаки на современные буквы). Конечно, если каждую букву принять за отдельный звук, мы должны его читать в виде йувари или йуари. Некоторые иссле­дователи читали его биляри — «билярский», сувари — «суварский», кавари — «каварский» (было такое племя у хазар) и т. д. Когда-то X. Фаизханов предложил очень простое и в то же время оригинальное решение вопроса: по его мнению, это слово надо расчленить на ЙАУ— «война, сражение» и ЭРИ — «ее мужчина, муж». В ре­зультате получается «военный муж, воин». Действитель­но, такое сословие могло быть. Хотя волжские булгары и были относительно мирным народом, однако классо­вый характер Булгарского государства породил и во­енный институт, столь необходимый для ведения внутри­государственной межфеодальной и классовой борьбы, оборонительных действий от внешних врагов, а также для походов и набегов. Для таких целей ополченческие отряды не годились, необходим был специальный раз­ряд людей, находящихся в постоянной боевой готовно­сти. Такой организацией являлась военная дружина.

Ряд источников сообщает о существовании военной дружины, например, в Киевской Руси. И в летописях, нередко при сообщении о княжеской власти, говорится, что «дружина его кормяхуся воююще иные страны». Часть дружины была «думающей», правда, очень не­большая, а главная масса — рядовые воины. У монголь­ских ханов также существовала военная дружина: дру­жинники жили вместе со своим вождем и были пол­ностью  на  его  иждивении.

Упоминаемые Ибн-Фадланом асхабы у волжских бул­гар, что в переводе с арабского языка означает «друзья», по-видимому, были именно дружинниками царя Алмуша. «Если же он предложит отряду [войска],— пишет Ибн-Фадлан,— [совершить] набег на одну из стран, и он награбит, то он [царь] имеет долю вместе с ними». Это выдержка из последнего перевода «Записок» Ибн-Фадлана А. П. Ковалевским, однако в более раннем пе­реводе вместо слова «отряд» он приводил «дружину». Таким отрядом у Алмуша могла быть только постоян­ная дружина, находящаяся у него на службе.

О дружинных отрядах у волжских булгар говорят и русские летописи: под 1160 годом — «а князь их едва утече с малою дружиною»; под 1220 годом — «князь же Болгарьский выбеже инеми ворота и утече на конях в мале  дружине».

Очевидно, в честь сподвижников князя, а они были родовой или племенной знатью и принадлежали к вер­хушке княжеской дружины, после их гибели или смерти ставились надмогильные плиты с титулом военного ха­рактера.

Здесь следует привести и мнение американского уче­ного О. Прицака, который это слово объяснял несколь­ко по-другому. По его убеждению, данное слово скорее всего означало нисбу — название племени или клана, ка­ковым, по всей вероятности, являлось племя кавар. Здесь, на наш взгляд, проявляются два противоречия: первое — историческое, так как среди названий племен, упомянутых в составе волжскобулгарского государства, ни в одном источнике такое племя не приводится (кавары были в составе хазарской конфедерации племен, а затем часть их перекочевала к мадьярам); и второе — языковедческое, ибо у нас нет фактов, доказывающих переход звука «к» в «й» в начале слова, кроме того, в языке эпитафий сохранялся и древний звук «а» первого слога.

Выше мы говорили, что этот титул написан в виде ИУАРИ (так получается, если вместо каждой арабской буквы поставить современные буквы). Однако имеется и памятник, где слово написано как ЙУР, что вносит весьма существенную поправку в его чтение. Выходит, данное слово необходимо читать йори, а не йувари. Здесь сразу же вспоминается написание БУАЛГАР на' одной булгарской монете XII века. Однако ни в одном историческом источнике город Булгар не называли как Буалгар, значит, это всего лишь условности орфографии, то есть написания. Такое положение легко можно объ­яснить. Арабскими буквами никак нельзя было переда­вать тюркскую речь, но, раз приняли мусульманскую религию, надо было переходить "и на арабскую графику. В таких случаях писцы находили наиболее близкие бук­вы, исходя из чтения арабских слов, а где это невозмож­но, для передачи одного звука применяют соединение двух или трех букв. Множество таких примеров имеется и в современных языках: в английском, например, один долгий звук «и» может обозначаться одиннадцатью спо­собами, в немецком звук «ч» передается соединением четырех  букв  и  т.  д.

Любопытные случаи можно обнаружить в надмогиль­ных стелах Средней Азии, в которых тюркские тексты написаны сирийским письмом (они принадлежали христианам-несторианцам). Например, числительное две­надцать там написано как АОН АИКИ (сравните с та­тарским ун ике), а такое написание исследователи чи­тают он ики. Для сравнения приведем написания других слов: КУИН * (читается кюн)—«день», КУИРК (чита­ется кырк) — «сорок», АОЛДИ (читается өлди) — «умерла» и др. Точно такой же способ передачи отдель­ных тюркских звуков наблюдается и в волжскобулгарских эпитафиях. Слово он — «десять» пишется УАН или АУН, җети — «семь» — ҖИАТИ, ҖАТИ, ҖТ, күн— «день» — КУАН, КУН, КН и т. д.

На основе всего этого можно сделать вывод, что булгарские написания БУАЛГАР и ЙУАРИ необходимо чи­тать не иначе как Болгар и йөри. Видимо, название Зюрейской дороги (по тат. Җөри юлы) — военно-админи­стративной единицы бывшего Казанского ханства — до­роги, которая вела от столицы ханства в с. Старые Зюри, также связано с последним термином (военным титулом).

В древнетюркских памятниках в качестве титула и личного имени упоминается слово «чур»: Кюли-чур, Инаган-чур, Чур-тегин и др. Нередко оно употребляется как военный титул, это видно из таких предложений вроде «мое геройское; имя — Кара чур», «его имя Агуш, воен­ ный чур. Его имя — Агуш ынал», «Чора — мое геройское имя». А может быть, волжскобулгарское слово йөри имеет какую-либо связь с древнетюркским титулом «чур» и  словом  «чериг» — «войско»?

Однако каким бы не было происхождение этого термина, пока нет веских доводов, опровергающих факт связи его с военным делом. Даже сама семантика не­которых имен, приведенных с этим титулом, указывает на силу и мощь, то есть на качества, столь необходимые командиру бойцов, например, йөри Күч < йөри — «Дру­ жинник» и күч — «сила, мощь», Куч может быть здесь прозвищем, а не личным именем; или Арс-Сираҗ, где элемент Арс можно связать с древней традицией, когда при нападении на врага многие древние племена изда­вали звуки, напоминающие звериный вой, и кстати, от данного слова образован арслан — «лев».

Видимо, когда-то существовали целые сословия пред­водителей дружин, о чем свидетельствует нижеследую­щая генеалогия: Арс-Сирадж-йори сын Йагкуб-йори> [его] сын Айуб-йори, [его] сын Хасан-йори, [его] сын Гали-йөри, [его] сын Атряч-йори, [его] сын Мухаммад-Мир Махмуд,

Титулы служителей культа редко фиксируются на камнях, хотя в действительной жизни подобная титулатура встречается и повсеместно, потому что служителям культа правители всегда оказывали покровительство и предоставляли различные привилегии. Среди титулов служителей культа из Булгара выделяется «шейх ал-кябир» — «шейх великий». Если вспомним, что шейхами называли и ученых, и купцов, и писцов, и даже прави­телей, то неясно, каково же было истинное содержание титула «шейх великий»? Несмотря на то, что слово «шейх» не заключало в себе какого-либо конкретного звания, оно считалось очень почетным. Так, например, памятник, поставленный в 1317 году Мубарак-шаху Ку расани ( то есть родом он был из Хорасана), ничем не примечателен, однако при имени его отца поставлен ти­тул «шейх»: Мухаммад-шейх ал-Кердари. Выходит, он был шейхом в Кердаре или родом оттуда.

На одном памятнике зафиксирован титул «аш-шейх ал-имам». Умерший — Садреддин Ширвани был извест­ным человеком в Булгаре: он назван факихом, то есть законоведом, ученым,— видимо, здесь имеется в виду мусульманская образованность. Почетные эпитеты, от­сутствие родословия также свидетельствуют в пользу его аристократического и почетного положения при жизни,; сравните: «шейх, имам славнейший, ученый, поклоняю­щийся  (аллаху), аскет, законовед Садреддин аш-Ширвани». Очевидно, он был главой религиозной общины и настоятелем  мечети.

Сохранившиеся эпиграфические памятники Булгара, разумеется, передают лишь незначительную часть свет­ской и духовной титулатуры. Незначительно ее количе­ство и в эпитафиях из других мест Волжской Булгарии. Довольно большая группа  памятников охватывает погребения лиц, носящих титул «хаджи». Данный титул являлся почетным и никаких привилегий не давал, при­бавляли его только к именам тех лиц, которые совер­шили паломничество в Мекку, а также, возможно, и к именам купцов, побывавших там, например, Мухаммад-хаджи, Ахмед-хаджи. География распространения па­мятников со словом «хаджи» довольно обширна (села Большие Атрясы и Большие Тарханы Тетюшского рай­она, Ямбухтино Куйбышевского района, Сухие Курнали Алексеевского района, Старое Ромашкино Чистопольско­го района ТАССР и другие).

Этот титул не был потомственным. На одном памят­нике из Булгар, например, покойный Ахмед носил титул «хаджи», однако ни его отец, ни дед не совершали хадж и поэтому при их именах он отустствует.

Подобно другим титулам, «хаджи» также может упо­требляться в качестве личного имени, например, Ашлы оулы Хаджи — «Хаджи сын Ашлы», Йусуф оулы Хад­жи — «Хаджи, сын Юсуфа», Хаджи-элти — «госпожа Хаджи». Все же в данном случае, на наш взгляд, Хад­жи является не настоящим именем, а прозвищем. Это особенно подтверждается последним примером: будучи родом из богатой семьи, она имела возможность совер­шить паломничество в Мекку (хотя женщин и не пускают в мечеть), и постепенно почетное звание «хаджи» стало употребляться  вместо  собственного имени.

Обломок  памятника.  XIV   с.

Памятник с Булгарского городища сообщает нам еще один социальный термин, обозначающий род занятий — «алтунчы». Термин образован от общетюркского слова алтун — «золото», к которому присоединено окончание -чы, образующее имя деятеля. Говоря другими словами, это должен быть ювелир, золотых дел мастер. В таком же значении данное слово зафиксировано в Древнетюрк-ском словаре (Ленинград, 1969) и в среднетюркских письменных памятниках. В современном татарском язы­ке мастера-ювелира, имеющего дело с золотом и сере­бром, называют этим же термином «алтынчы», хотя бо­лее распространен «көмешче» (мастер-ювелир, имею­щий  дело  с  серебром).

Этим термином все же, как нам думается, называли не непосредственного исполнителя, а владельцев ювелир­ных мастерских. На это указывают и благочестивые эпи­теты погребенного — «почитавший ученых, одиноких, вдовых  сирот  кормивший».  В  текстах  памятников  из других мест встречаются и другие социальные термины, обозначающие род занятий: тамгачы — «сборщик пода­тей» (из с. Большие Тарханы Тетюшского района), темирчи — «кузнец» (из с. Нижние Яки Мамадышского района). Возможно, что это был не просто кузнец, а владелец кузницы, хотя кузнецы и сами были почетными людьми. В одной надписи, например, из Кухистана (Таджикистан) кузнец Насир указан как обладатель титула «шейх», что ставит его в ряд самых уважаемых людей общества.

Среди социальных терминов многочисленную группу составляют фамилии — тахаллусы, которые можно раз­делить на две групы: образованные от этнонимов и об­разованные от топонимов. Основной и наиболее распро­страненной фамилией является «булгари». Сейчас уже невозможно четко определить, с чем связан этот тахаллус — с названием города или этнонимом «булгар».

В отношении тех известных личностей, которые про­живали вне Волжской Булгарии и при именах которых имеется слово «булгари», с большей долей вероятности можно утверждать, что здесь налицо указание на связь с г. Булгаром либо с Булгарским государством. Эти лю­ди или получили образование в Булгаре, или являлись выходцами из Волжской Булгарии независимо от их родоплеменной принадлежности. Так, например, в исто­рическом труде Фасихи Хавафи «Муджмал ат-таварих» упоминается крупный ученый шейх Хасан Булгари. Ро­дился он в Нахичевани или в Гяндже, однако жил и трудился в Булгаре 30 лет, потом уехал в Бухару, затем в Керман и умер в Тевризе в 1298 году. Видимо, он не был булгарином по происхождению, а стал известным ученым в годы жизни в Булгаре. Небезынтересен в этом отношении тот факт, что многие представители татарской интеллигенции и духовенства вплоть до XX века назы­вались «Булгарскими», например, Махмуд Булгари, Губайдулла Булгари, Муртаза Булгари, Габдерахим Утыз-Имяни Булгари, Ахметжан Булгари, Ахметжан бин Шамсутдин Булгари, Гульсум Болгарская, Зулейха Бог­данова-Болгарская, Бари Болгарский и другие.

Однако вернемся к XIII—XIV векам. В эпитафиях из города Булгара упоминаются имена с тахаллусом «бул­гари» — Мансур ал-Булгари, Булгари Муса, Насар ал-Булгари, Йунус ал-Булгари и т. д. Что это, только указа­ние этнонима, города или государства? Ясно одно: здесь Булгар не название города, потому что, раз он похоронен в Булгаре, вряд ли стали бы писать, что он из этого же города. Обычно указывают лишь людей, приехавших из других мест. Не может тахаллус здесь быть и указате­лем принадлежности к государству «Волжская Булгария», ибо похоронен в городе этого же государства. Ос­тается одно — этническая принадлежность, однако это уже не родоплеменное наименование, а указание новой этнической общности волжских булгар. Вообще-то тер­мин «булгар» многофункционален, в определенных кон­кретных условиях он может обозначать как этническую принадлежность, так и отношение к городу или госу­дарству, выражая тем самым отношение к родине.

Фамилия «Сувари», встречающаяся не только в эпи­тафии из Булгара, но и на памятнике 1314 года из Больших Тархан Тетюшского района показывает при­надлежность погребенного к племени сувар, хотя и не исключено, что он был родом из г. Сувара. Как было упомянуто выше, Сувар был одним из главных городов Булгарского государства, племенным центром суваров~ сабиров/савиров, упоминаемый арабскими писателями в  X—XIV веках.

Среди булгарских эпиграфических памятников име­ется несколько эпитафий, в том числе и с Булгарского городища, где зафиксирован этноним «мухшы». И это не случайно. Археологами было доказано наличие мор­довских элементов в погребальных комплексах ранних и поздних булгар и, естественно, отюреченные финно-угорские роды входили в состав волжских булгар. Позднее среди татар стал известен «мухшы нәселе», то есть «род мухшы».

На одном памятнике при имени Мухаммед указан этноним «турукмен». Видимо, он был из огузского пле­мени «туркмен», что показывает присутствие огузского компонента в составе волжских булгар, тем более что данное надгробие не самого «туркмен Мухаммеда», а дочери  его  сына  Йагкуба.

В тексте одного памятника 1329 года с Булгарского городища высечено, на первый взгляд, странное соче­тание имен Мюн-Бюляр Балимар Ахмад, который жил во второй половине XIII века и был военачальником (йори). Обратим внимание на начальное сочетание Мюн-Бюляр, первая часть которого встретилась еще на од­ном памятнике  1308 года. Там указанный из племени мюн-сувар йали... (имя не читается—камень повреж­ден) является родоначальником погребенного Алп-ходжи и жил в начале XIII века или в конце XII века. Мюн-Сувар и Мюн-Бюляр! По всей видимости, не будет ошибкой, если мы проведем параллель между их пер­выми компонентами и общетюркским этнонимом мин — мен. И в настоящее время у башкир присутствуют мин­ские роды. Как известно, в XII— XIII веках предки минцев были частью многоплеменного кипчакского мира и кочевали преимущественно по нижнему течению р. Ик, а также по рекам Степной Зай, Сюнь, Мензеля. По пред­положению Р. Г. Кузеева, родоплеменные образования мин (минг, мингат) в составе башкир, узбеков, киргизов, ногайцев, тувинцев и монголов, предания о древней ро­дине в Монголии или на Алтае, сведения об уйгурской принадлежности племени и племенного вождя (Санаклы), предположение о тюркском происхождении самого этнонима дают достаточно оснований, чтобы сформули­ровать гипотезу о древнетюркском происхождении мин­цев, этнически близких к уйгурам, которые в свою оче­редь в VII—VIII веках входили в конфедерацию токуз-огузов.

Надмогильный  памятник.  1330 г.

С одним из компонентов этих сложных этнонимов, а именно с суварами, мы уже встречались в рассказе об основных племенах Волжской Булгарии. Выходит, ро­доначальник Алп-ходжи принадлежал к мюн-суварскому роду, тем более слово йал происходит от древнетюркского эль — «народ; племенной союз; государство; страна». Отсюда происходят и другие его значения, как «область; губерния; деревня, село, селение; приход; население; жители; племя; семья;  деревенское  общество  и т. д.».

Второй компонент мюн-бюляра (теперь мы уже зна­ем, что это не сложное имя) — бюляр зафиксирован на другом памятнике с Булгарского же городища в виде бюляр йали — «билярский род или племя». Кроме того, он встречается в составе сложного имени Бюляртай на памятнике 1323 года из Булгар: Бюляртая сын Бюлем-шак-бек. А применение этнонима в качестве личного имени встречается и в некоторых других случаях, срав­ните с именами Сувар, Салар, Мухшы, Ар.

Этническое название «бюляр» сразу же напоминает имя булгарского города Биляра, бывшего в XI—XII ве­ка столицей Волжской Булгарии. Кстати, в различных источниках  он  называется  то Буляром, то Бюляром.

Например, в «Таварихе Булгария» Хисаметдина ал-Булгари упоминается о завоевании Буляра Тимуром, такое же написание названия города в «Дастане Аксак-Тимур» (там и гора обозначена Булярской и указано, что наз­вание реки Буляр стало и названием города. В «Тайной истории монголов» (XIII век) сказано о приказе импе­ратора Угэдэя полководцу Субэдэю покорить одиннад­цать народов и областей, среди которых упоминается и Буляр.

Если вспомним приход каких-то приволжских бул­гар (а их называли билерами) около 970 года в Вен­грию и основание ими города Пешт, а также сообщение итальянского путешественника Плано Карпини, побы­вавшего в 1246 году в Восточной Европе и называвшего население Булгарии билярами, то признание «буляр» и «билер» синонимами не лишено основания.

То, что буляры (биляры) жили в Волжской Булгари, доказывает и наличие в составе башкир этнографи­ческой группы «буляр». В старинном родословии «Пред­ки булярского юрта» родоначальником племени указан Булярхан — потомок какого-то Динис Бикбрача, кото­рый был «из народа буляр». Жил он на берегу реки Буляр, что «в стороне Степного Зая и Шешмы». Несомненно, это племя (или род) из Волжской Булгарии позднее влилось в состав башкирского народа.

Все это так. Однако в тексте надписи надгробья есть еще одно этническое название — балимар. Извест­ный специалист по этнической истории башкир Р. Г. Кузеев существование двойных этнонимов объяснял как обозначение племени, затем рода (ср. мюн-бюляр). В таком случае третий этноним будет подродом. Слово ба­лимар (его можно читать в нескольких вариантах, см. написание БАЛиМ АР — здесь прописная буква «и» означает наличие подбуквенного знака кясры — подбуквенного значка) по внешнему виду напоминает летопис­ный город Балымер — Булымер. Этот город известен, прежде всего, по русским летописям, где имеет различ­ные написания. Некоторые исследователи предлагали считать его искаженным написанием названия Буляр. Все же этот вопрос требует серьезного изучения, и здесь мы солидарны с Р. Г. Фахрутдиновым, который пишет: «Является ли Булумер параллельным названием или несколько искаженной формой Буляра — мы не беремся судить, ибо данная форма известна в основном нам по русским  источникам».

Необходимо упомянуть и мнение Г. В. Юсупова, счи­тающего «балимар», родовым подразделением, осколком летописного «балымат» центром которого, возможно, бы­ло городище у с. Балымер. Действительно, в обоих наз­ваниях присутствует этническое наименование «балым», известное по летописям. В этих краях когда-то был весь­ма популярным Балым-ходжа, якобы похороненный на мусульманском кладбище Биляра и почитаемый как свя­той. В XVIII веке это кладбище даже называлось Балын-гус, что, видимо, произошло от имени Балым-ходжа, Однако в то же время нельзя не принять во внимание и отрывок из рукописи 1677 года, где указано, что чело­век по имени Балын-гозя — царь басурманского булымерского города за Камой-рекой. А в выписи 1624—1626 годов наряду с Балын гозем названо имя Белон-газа, князя булгарского города Булымера (Балымера) или Балымата, похороненного татарским ханом Сафа-гиреем близ Билярска на горе Балын-гуз.

Мы приводим эти сведения и имена не с целью отождествления со словом «балымар» из рассматриваемого булгарского надмогильного камня, а лишь хотим под­черкнуть наличие какой-то связи между их первыми ком­понентами. Вполне возможно, что в основе их лежит не­кий этноним «балым».

Таким образом, наличие в надмогильных надписях Волжской Булгарии сложных этнонимов родо-племенного характера, как мюн-бюляр балимар и мюн-сувар, еще раз доказывает, что булгарская народность сформиро­валась из различных тюркских племен и, как в свое время выразился историк Г. Губайдуллин, булгары «как всякое тюркское племя, имели в своей среде обломки других тюркских племен в качестве отдельных родов и колен».

На памятнике 1309 года из Булгара вырезана фраза: «Сына Оураза, урум Алпа, надмогильный знак», где нас заинтересовало имя погребенного. Имя с компонентом «урум» имеется и в эпитафии из села Салтыганово Камско-Устьинского района в виде урум-Мухаммед. Вначале мы предполагали «урум» прозвищем — лякабом, обозначающим место рождения обладателя этого имени, тем более имеются населенные пункты: Урюм в Тетюшском районе (где есть старое кладбище с булгарскими надгробиями), Уремский в Бугульминском районе, Урмат (близ городища Иски-Казан) в Высокогорском районе. Но, между прочим, известны и этнические названия, на­поминающие «урум». Например, у киргизов существует этническое название «ырым». Однако в порядке рабочей гипотезы мы хотим предложить читателю другую вер­сию объяснения этого слова.

В западной части Азербайджанской ССР проживает этническая группа «айрум». Существуют различные точ­ки зрения об их происхождении, однако пунктом пере­сечения всех этих воззрений является признание смеше­ния армян и албанцев в начале средних веков. Во время второго раздела Армении между Византийской импе­рией и Сасанидской Персией в 591 году по территории западного Азербайджана прошла граница, которая от­делила часть армянского населения с албанцами от ос­тального населения страны. В таких условиях и могло сложиться новое этническое наименование хай-рум, то есть «армяне-греки», потому что они оказались в пре­делах Византийской империи. Нелишне будет вспомнить, что греков на Востоке называют урумами. Так, арабский ученый X века Баладзори упоминает «область Урум» в Азербайджане, где проживали и армяне.

Итак, можно сделать вывод, что урумы (айрумы), представляли собой часть армян, которые были поддан­ными Византии. В ходе исторического развития они бы­ли тюркизированы и исламизированы. Мы не беремся выяснять, в каком веке это население попало в Волжскую Булгарию (может, прибыли лишь отдельные личности со своим двором), но отметим, что в XIIIвеке к западу от Булгарского городища существовала армянская ко­лония и стоял христианский храм, названный «Греческой палатой». Несомненно, армяне были здесь и раньше. В. В. Бартольд в свое время считал, что именно к волж­ским булгарам относится известие о «государе славян», к которому наравне с государями греков и хазар обра­тились с просьбой о помощи в 852 году бежавшие от арабов армяне. Нахождение армянских надмогильных плит 1218, 1308, 1321 годов у Греческой палаты свиде­тельствует о пребывании армян (кстати, носителей луч­ших традиций резьбы по камню и каменного строитель­ства) в Волжской Булгарии еще в домонгольское время.

Существование термина «урум» в Волжской Булгарии можно объяснить несколько иначе, хотя в основе и останется наименование греков урумами. Это могли быть византийские купцы, торговавшие в Булгаре и при­нявшие мусульманство, ведь само слово в среднегреческом языке означало Византию, восточную провинцию Римской империи. В принципе урумом мог называться и любой человек, принявший христианскую религию и попавший под влияние греко-православной церкви. Уру­мы, ныне проживающие, например, в кавказско-кубан­ском ареале, по языку принадлежат к огузской группе тюркских языков (к этой группе относятся турецкий, азербайджанский, гагаузский, туркменский). Урумские говоры Северного Приазовья не столь однородны: одни из них обнаруживают сходство с древним половецким языком, зафиксированным в памятнике XIII века «Ко­дексе Куманикус», другие содержат больше огузских элементов, а третьи тяготеют либо к кипчакским, либо к огузским языкам. Лингвист А. Н. Гаркавец считает, что в основе урумского языка лежит язык кипчаков — куманов — половцев; господствоваших в XI—XIII веках в степях и городах Юго-Восточной Европы от Яика на востоке до Куры на юге и Дуная на западе. Однако здесь речь идет лишь о языке урумов Северного Приазовья, и зафиксирование в булгарских эпитафиях тер­мина «урум» еще не дает основания для столь широких обобщений.

Таким образом, в написаниях урум Алп и урум Му­хаммед можно выделить этническое наименование «урум», представители этой этнической группы в насто­ящее время обнаруживаются в Азербайджане, Турции, Грузии, на Украине и т. д.

Во время посещения Булгарского городища в 1964 году известным эпиграфистом Г. В. Юсуповым была предпринята новая попытка прочтения некоторых эпи­тафий, находящихся в фундаменте бывшей церкви. В частности, один камень в северо-восточном углу пока­зался ему имеющим надпись с несколькими этнически­ми наименованиями. Хотя в списке, сделанном в 1722 году для Петра I, имеется перевод этой надписи как «вот здесь гробница эмира великого, весьма знатного, весьма славного, весьма знаменитого, милостию Божию знатнейшего благороднейшего покровителя ученых, подпоры слабых, Ахмеда хаджия, сына Мувамика, внука My Хусейна Насара Булгарского», он предложил новый вариант чтения  имен. По его  мнению, имена  должны читаться как «Ахмад хаджи, сын My, мин Куяк, сын Мухши Базан ал-Булгари» (кстати, текст целиком на­писан на арабском языке). Вначале слово «мин» он пред­лагал принять за общетюркский этноним, затем от этой идеи отказался и дал новый вариант чтения как собст­венное имя Мумин. Из этого родословия мы выделим «Куяк», так как, поставленный около личного имени, он должен быть лякабом (прозвищем) или фамилией. В таком случае имя может выступать как этническое наименование, тем более слово «куюк» у алтайцев, ка­захов, киргизов, тувинцев употребляется в этнонимическом значении. Однако этот вопрос требует тщательного изучения.

В отдельную группу можно выделить тахаллусы, об­разованные от топонимов. В основном это имена сред­неазиатского и закавказского происхождения, как Садреддин Ширвани, Хасан Самарканди, Мухаммед ал-Дженди, Мубарек шах Курасани, Мухаммед-шейх ал-Кердари, Рса аш-Шемахи, Исмагил аш-Шемахи, Джафар-ага ал-Африкенджи. Почти все они принадле­жат духовным лицам, то есть людям высшего сословия и, так как имели небулгарское происхождение, при соб­ственном имени указывали место рождения. Лишь в от­ношении Кердари у Г. В. Юсупова возникли сомнения — он считал его этнонимом. Действительно, в составе ка­захов и башкир имеются созвучные родовые названия корди и кырдар, однако один из доводов, что среди ли­тературных прозвищ автора известного труда «Нахдж ал-Фарадис» Махмуда (бин Гали бин Гумер шейх) ас-Сараи ал-Булгари ал-Кердари— последний является этнонимическим названием булгар, не убедителен. Наи­менование ал-Булгари уже показывает его отношение к волжским булгарам, а ал-Кердари указывает на наз­вание хорезмского города, связанное каким-то образом с его биографией. Так же и в нашем случае: Мухаммед шейх ал-Кердари был родом из Кердара, города в Хо­резме.

В текстах эпиграфических памятников из других мест Волжской Булгарии фамилий иноземного харак­тера почти не обнаруживается, разве что достоин упоми­нания памятник 1339 года, находящийся в мавзолее Хусейн-бека в Башкирии. Похороненный здесь хаджи Хусейн-бек характеризуется как справедливый в своих решениях и указывается, что предок его был из Туркестана: хаджи Хусейн-бек сын Гумар-бека...рсасского из Туркестана.

Хисамеддин Булгари в своей «Истории Булгарии» называет более двадцати имен проповедников ислама в среде башкирских и мишарских родов. Возможно, что хаджи Хусейн-бек также являлся проповедником му­сульманства в этих краях.

---

Джамиль Габдрахимович Мухаметшин,
Фарид Сабирзянович Хакимзянов

М 92      Эпиграфические памятники города Булгара. Ка­зань: Татарское кн. изд-во, 1987. — с. 128.

Авторы рассказывают об эпиграфических памятниках XIII — XIV веков бывшей столицы Волжской Булгарии — города Булгара, которые рассма­триваются как образцы декоративного искусства, языка и истории волж­ских булгар.

ББК 63. 3 (2Р-Тат)

Источник: http://tashlar.narod.ru/text/muhamet-hakimz3.htm